Мы идем на Кубу - [6]

Ничего, думаю, они ещё поймут, что не годится под красным флагом на хозяев гнуть спину.

ПРИВЕТ, ГАВАНА!

Пароход всё двигался по каналу. Я стоял на корме, а рядом со мной сидел на поручнях толстый панамец-швартовщик, тот самый, которого Рослый лепил. Он курил толстую сигару, мурлыкал какую-то забавную песенку и в такт ей покачивался.

Как только подходили к нам тепловозики, панамец прятал в карман сигару, надевал рукавицы и тянул со всеми мани-лу — толстый канат. Мускулы у него вздувались, как у штангиста. Он расторопно двигался, кричал, шумел. А кончив дело, снова торжественно доставал сигару и важно курил.

На этот раз он вынул из кармана газету, развернул её и стал просматривать. К нам подошли другие швартовщики.

— Американская? — спросил я, показывая на газету.

— Но! Нет! — загудели швартовщики. — Панамская! Но — янки!

А толстяк, отложив газету, вдруг спросил у меня:

— Пароход идёт на Кубу?

— В Гавану, — ответил я.

— О! Гавана — хорошо! Фидель молодец! Салюд Фиделю! — зашумели швартовщики.

Вот и кончился канал. Впереди уже зарокотал Атлантический океан, показалось Карибское море, и к нашему борту заторопились два катера. Подошли они к пароходу, на один молча спустились солдаты, а на второй стали шумно сходить панамцы. Они что-то кричали, даже пели. Толстяк спускался последним. Прежде чем встать на трап, он поднял руку и потряс в воздухе сигарой: — Салюд, Гавана!

ЗДРАВСТВУЙТЕ, ТОВАРИЩИ!

Днём справа по борту сверкнула жёлтая полоска кубинской земли, но идти было ещё далеко. К вечеру в незнакомых звёздах над Кубой загорелся один, потом второй маячок. Значит, завтра будем в Гаване.

Я побежал к себе в каюту. Надо было приготовиться к встрече с кубинцами. Нагладил брюки и рубашку, вытащил из чемодана значки и, захватив матрац, отправился спать на палубу. Чтобы не проспать Гавану.

Улёгся, уснул. И кажется, тотчас же открыл глаза. Будто и не спал! Прямо передо мной в утреннее небо поднимались небоскрёбы. Виднелись маленькие улочки с белыми, будто из сахарных кубиков, домиками. В глубине города среди пальм возвышался купол уже знакомого мне по фотографиям Капитолия. С набережной махал нам рукой негр в военном.

Гавана!

Я вспомнил, что мне заступать на вахту, быстро оделся и только закрепил на рукаве красную повязку, как услышал голос боцмана:

— Трап, трап подавай!

К нам подходил лёгкий кубинский катер, и на нём стояли настоящие барбудос! Я опустил трап. Быстро и немного торжественно к нам поднялись несколько человек. Они протягивали руки и улыбались:

— Буэнос, камарадос! Здравствуйте, товарищи! Навстречу им вышел наш капитан и сразу повёл их в кают-компанию. Один из барбудос, самый молодой, положил мне руку на плечо — такая, видно, у них привычка — и стал рядом, на пост. Он был в синей форме с лёгкими погончиками, на голове — оливковый берет, а на боку — кобура. Вокруг нас сразу собралось полкоманды.

Пароход медленно двигался по бухте, и справа от нас проходили всё новые дома, площади, поднимались башни.

Молодой кубинец обвёл их рукой, будто открывал нам город, и гордо сказал:

— Хабана.

Так кубинцы называют Гавану. Кто-то спросил:

— А где Фидель? Парень развёл руками:

— Но компрендо… Не понимаю…

— Фидель где? Там, там или там? — показал Иваныч-боцман на разные дома.

— А! — заулыбался парень и закивал головой. — Компрендо! Понял, понял! Там! — и он показал туда, где поднимался купол Капитолия.

— А ты Фиделя видел?

— Си! Да! — торжественно качнул головой парень. — В Сьерра-Маэстре! И он похлопал рукой по кобуре. Потом расстегнул её, достал пистолет и, вытащив обойму с патронами, протянул пистолет мне. Пистолет был новенький, но всё же пахнул порохом.

— А ну-ка, дай посмотреть! — сразу протянулось к нему несколько рук. Каждому хотелось подержать пистолет, который побывал в боях, в Сьерра-Маэстре.

Иваныч-боцман взял его у меня, взвесил на ладони, повернул и посмотрел на клеймо. USA. США. Американский. Видно, в бою добыт.

— Ты Батисту бах-бах? — Боцман двинул пистолет вперёд, будто в кого-то стрелял.

— Си! — Парень засмеялся и кивнул головой. Потом взял пистолет, вставил внутрь обойму и, положив его в кобуру, щёлкнул застёжкой.

Наш пароход подошёл к берегу. На причале стояли десятки грузчиков. Они курили большие сигары, размахивали сомбреро и куртками. За дричалом поднималось большое здание элеватора. На его стене громадными чёрными буквами было написано: «Патриа о муэрте!» — «Родина или смерть!»

СУВЕНИР

Как только мы пришвартовались, трап заскрипел и закачался — это вверх побежали грузчики. Чёрные, коричневые, белые. Они расходились по трюмам, взбирались на краны, приплясывали. Казалось, наш пароход превратился в маленькую смуглую Кубу. Я ещё не сходил на берег, но чувствовал себя так, будто уже ходил по Гаване.

Из кают-компании вышли кубинцы, те, что прибыли к нам на катере. Один из них нёс большой портрет Ленина — подарок капитана.

Моя вахта уже кончалась. Дай-ка и я, подумал, сделаю подарок моему товарищу по вахте! Вытащил из кармана значок, на котором был Ленин, и приколол к гимнастёрке молодого кубинца.

— О, мучо грасиа, большое спасибо! Эстэ гранд сувенир! Это очень большой сувенир! — Он пожал мне руку и заторопился на катер, на который уже спускались его товарищи.