Мы для нас - [6]

— Проходите, дядечка, не торгуйтесь.

— Да ведь не мед, не сало же! Трава. Сама растет под дождичком. Скинь пятак хоть. Не убудет тебя.

— А вы с того пятака счастливым станете? Стыдно вам, дядечка. Идите себе.

— Да уж уйду, не надейся!

Он потолкался по другим рядам, потом вернулся и, скорбно глядя на торговку, стал медленно расстегивать рубашку. Когда он дошел до третьей пуговицы сверху, юная негоциантка зарделась и робко спросила:

— Вы чего, гражданин?

— Я-то ничего, — с удовольствием сказал Макасеев. — А ты? На, последнюю рубашку тебе отдаю. Грабь.

— Ай, да берите, нате, три за полтинник! — охнула девушка. — Бывают же такие настырные люди!

— Вот другое дело, — удовлетворился Макасеев. Он застегнул все пуговицы, расплатился и, взяв зеленый трофей, достойно вышел.

У ворот рынка его окликнули:

— Алё! Сергеич!

Макасеев обернулся. К нему подходил сосед по подъезду, вальяжный черноусый парень по имени Валера. Он нес в авоське молодую взъерошенную картошку.

— Картошечкой разжился, Валера? — сказал Макасеев. — Привет. А я — укропом. Ну, дерут куркули, сил нет, как дерут. Никаких зарплат не хватит, если вот так каждый день на рынке отовариваться.

— Частный сектор, — благодушно сказал Валера. — Родимые пятна. Для них Комитет цен — пустой звук, незнакомый. Ты до дому, Сергеич? Торопишься?

— Да не так чтобы. А что такое?

— Не, ничего, может, компанию составишь? Под шары, а?

Макасеев задумался, прикидывая.

«Под шарами» завсегдатаи называли рюмочную, расположившуюся в те достославные времена в географическом центре микрорайона. Опрятная, модерново обшитая изнутри светлыми деревяшками, рюмочная имела определенный успех у еще не в конец пропившихся алкоголиков. Два стеклянных шара освещали вход даже днем. Под шарами сидели пыльные шавки, питавшиеся бутербродами, которые в качестве принудительного ассортимента выдавались к каждой рюмке. Освоить такое количество бутербродов клиентам забегаловки не удавалось, и собакам жилось вольготно.

— Набегаешься с этими наперстками, — нерешительно протянул Макасеев, — да и дороговато получается...

— Чего дороговато? — возразил Валера. — Пашка-то, который там за прилавком, ну, здоровый такой, ты знаешь, он дружок мой. В армии еще корешевали. Сунешь ему красненькую, а он тебе за нее бутылку из-под минеральной выдает. В ней шестьсот грамм помещается, ежли под завязку. Бутербродов — строго по желанию. И никакой народный контроль не засечет, держись только сам по-умному.

— Да? — спросил Макасеев, взвешивая в уме все «за» и «против». «За» перетянули. — Тогда можно, пожалуй. Десятка — это по-божески. На тебе сразу мою долю, ничего, что рублями?

В рюмочной было малолюдно. Над стойкой царствовал бармен Паша, могучий, как трактор. Макасеев попытался поймать его взгляд — не получилось. Тут был какой-то фокус: внимая клиенту, Паша смотрел почему-то на входную дверь, зато когда, казалось бы, внимательно разливал водку в шеренги рюмок, глаза его шарили по дальним столикам, где негромко гуляли пенсионеры: не пора ли вмешаться?

Ухмыльнувшись и глядя под ноги, Паша кивнул Валере.

— Минералочки нам с Сергеичем. Пашок. — попросил Валера, как воробья, выпуская из ладони десятку.

Паша задумчиво посмотрел на потолок. Тем временем деньги сами порхнули в его левую руку, а правая достала из-под стойки невзрачную бутылку с этикеткой «Ессентуки-1», надежно закрытую гофрированной пробочкой. Паша отковырнул пробочку толстым мизинцем, на тарелку бросил два бутерброда с селедкой, придвинул матовые стаканы. Потом он повернулся спиной и стал внимательно изучать какую-то накладную, но только Макасеев вынул сигарету, предупредил:

— У нас не курят.

— Картошку не забыть, — сказал озабоченно Валера, подвешивая сетку на крючок под столиком. — Ну, поехали. Обмоем покупки.

— Да, — засмеялся Макасеев, — цены такие вздули, что и правда каждый поход на рынок отмечать надо. Я-то этих барыг как облупленных знаю, меня на кривой не объедешь. А Маня моя по этой линии малахольная: все отдаст, сколько б ни запросили. Я на рынок ее по этой причине не пускаю, сам хожу. С ней без штанов останешься.

— Моя такая же, — сказал Валера, морщась и вытаскивая из-под уса селедочную кость. — Мелочь для нее не деньги. Автобус стоит на остановке пустой, нет, она в маршрутку садится. Говорю ей: чего зря гривенники расшвыриваешь? Так меня же и обзовет. Скупердяй, мол.

— Я не скупердяй, — убежденно продолжал он, допивая очередную порцию. — Только чего просто так-то деньги переводить? Их не без края, и так перед получкой сшибать четвертаки приходится. Или вот электричество. Запалит по всем комнатам и рада. Оно, конечно, копейки, да потом эти копейки в рубли прорастают. Ну прям тебе баронесса фон Лихтенпупен.

— А моя воду забывает закрывать на кухне, — сказал Макасеев. — Так хоть час будет течь, никакого тебе внимания.

— Вода ладно, — махнул рукой Валера. — Вода без счетчика идет, а электричество — извините. Ну, что? Давай последнюю — и по щелям.

Они выпили, звонко чокнувшись, на что бармен Паша откликнулся недовольным кашлем.

— Идем, идем, — успокоительно выставил ладонь Валера. — Ушли уже. Пока, Пашок.