Мы были мальчишками - [4]

Я вытаскиваю первого пескаря, зажимаю его в кулаке и слышу, как он попискивает — тонко, испуганно.

— Икряной, — говорю я своим товарищам и зачем-то подмигиваю. — Поймать бы с сотню, поджарить, пальчики оближешь.

Валька молчит, а Арик смеется:

— Там и есть-то нечего, только и придется, что пальцы облизывать.

— Послушаем, что ты завтра скажешь, — отвечаю я, немного задетый смехом Арика, и взмахиваю удилищем. — Есть еще один!

Рыбешек я насаживаю на кукан, привязанный к пуговице штанов: удобно и быстро, не нужно выходить на берег.

Проходит час, другой. Арик начинает ворчать:

— Не рыба, а одно названье… Пойду поищу, где поглубже.

— Иди, иди, — говорю я. — Поймай с руку… Как будто до тебя не пробовали…

— А я все равно пойду, — упрямо ворчит Арик. — Вашими пескарями и кошку не накормишь — сотни две нужно, — и высоко, по-журавлиному поднимая ноги, он направляется К берегу.

— Тише хлюпай! — шиплю я ему вслед. — Всю рыбу распугаешь!

— Фр-р, рыба, — фырчит Арик. — Тут гранату брось, и то эту мелюзгу не распугаешь.

Мы с Валькой молчим и продолжаем вытаскивать из воды маленьких, упруго трепыхающихся рыбешек. Мне неприятно, что Арька ушел от нас, что с такой насмешкой отзывается о моем любимом занятии. Видишь ли, пескари для него слишком мелкая добыча…

Арик направился в сторону моста. Вот он забросил с берега леску в одном месте, в другом и наконец уселся, воткнув удилище в землю. Сидит, накручивает на палец свой черный чубик и озирается по сторонам. Сразу видно, каков рыбак. Мы посмеялись с Валькой немного и оставили Арьку в покое — пусть делает что хочет. И вдруг слышим: взвизгнул как-то очень тонко Арик, да как заорет:

— Ребята, помогите!

Мы разом, словно по команде, обернулись и увидели такую картину: Арик, подавшись вперед и раскорячив ноги, обеими руками держит изогнувшееся дугой удилище и вопит уже что-то непонятное. До нас долетают сквозь эти вопли отдельные слова:

— …огромная… рыбища с руку… Помогите! Сейчас меня утащит!..

Позабыв обо всем, разбрасывая по сторонам сверкающие брызги, мы бежим по-берегу. Валька Шпик, то ли споткнулся, то ли оступился в яму, вдруг со всего размаху бухнулся в воду и тоже заорал:

— Помогите!

— Тише! — сквозь зубы шикнул я на него. — Всю рыбу распугаешь! — Но сообразив, что мое предостережение в настоящую минуту для Вальки пустой звук, я ринулся к Арику.

И вот, задыхаясь от бега и возбуждения, я шепчу Арику:

— Арюшенька, не дергай — сорвется… Пусть походит… Не тяни сильно… Может, я выведу? Дам удочку…

— Не-е, — крутит головой упрямый Арька. — Я сам… Сам выволоку его…

Скоро рыбина начинает уставать, и Арик потихоньку подводит ее к берегу. «Кто же это такой? — лихорадочно думаю я, опустившись у самой воды и готовый схватить добычу. — Окунь? Лещ? Сом?..» И как бы в ответ на мое нетерпение недалеко от меня вдруг выскочила из воды большущая рыбина, блеснула на солнце серебряной чешуей и плавниками, окрашенными в неяркий красный цвет.

— Язь! — кричу я. — Держись, Арик, сейчас он начнет прыгать, как черт!

И действительно, язь, словно маленькая торпеда, рассек прозрачную воду и выскочил еще раз, потом еще. Наконец он утомился. Арик подвел рыбину к берегу, я схватил ее за голову и выволок на траву.

Какой красавец! В нем не менее двух килограммов! Длинное, похожее на веретено, тело с сильными оранжевыми плавниками, черная с прозеленью спина, крупная, похожая на гривенники, чешуя — не добыча, а мечта рыбака…

К нам подбежал промокший до последней нитки Валька Шпик. Выстукивая зубами дробь, он недоверчиво тянет:

— Вот это да-а… Как называется?

— Язь, — отвечаю я с видом знатока. — Редкий экземпляр. Такие попадаются раз в год… — И, скрывая зависть, обращаюсь к Арику: — Ты счастливчик…

5

Я хорошо понимал, что Арькина удача — это дело случая, и все-таки не выдержал, забросил удочку на «счастливом месте». Скрывая неловкость за шуткой и не глядя на Арика, сказал:

— У меня зацепится сейчас еще крупнее.

Но как и следовало ожидать, никто не зацепился. Мы просидели и час, и два, а поклевки не было. Не брались и пескари.

Солнце уже изрядно припекало, и от Валькиной рубашки поднимался пар. Шпик чесался, словно его блохи кусали, широко с подвыванием зевал, клевал носом. Ну и сонуля!.. Я поднялся.

— Давай сматываться. Нечего без толку сидеть.

По тропинке, уставшие и утомленные переживаниями утра, направились домой. Язь на кукане хвостом доставал до земли. Арик то и дело посматривал на него, покачивал своей черноволосой головой и причмокивал зачем-то губами, будто конфетку сосал.

У моста собрался народ. Слышны сдержанные горестные голоса и одинокий громкий плач. У Вальки Шпика уши словно увеличились в размере, жадно направлены на толпу. Через минуту у него уже есть выводы:

— Или кто-то утонул, или… с моста кто-то упал…

Подходим ближе. Валька прав. На земле, в мокром платье, облепленном нитями водорослей, лежит женщина. Над ней склонилась старушка и громко плачет. Протискиваюсь ближе…

Никогда, никогда не забыть мне этого!

Лицо у женщины иссиня-бледное, уголки рта страдальчески опущены книзу, острый подбородок круто задран вверх, в голубое безоблачное небо. Женщина была молодой и красивой — высокий чистый лоб, длинные стрельчатые ресницы, прямой хрящик небольшого носика, черные волосы влажными прядями рассыпаны и перепутаны на земле вокруг головы. Мне нестерпимо жалко ее! Я чувствую, как что-то горькое и удушливо-тяжелое назревает во мне и вот-вот вырвется наружу…