Мы больше нигде не дома - [25]
— Да понял, я понял, и чтобы только Полхов-Майдан!
— А потом в жизнь человека приходит Библия. Не в 25 как к тебе. А в пять. Потому что архаическое искусство и Библия это ФУНДАМЕНТ. И вот приходит Библия. И с ней приходит русская икона. Не те вот слащавые картинки 19-го века. на которые ты похож. Нет. Приходит Феофан Грек, Андрей Рублев, Федор Зубов… Такое вот. Понимаешь, все это люди начинают изучать по истории искусств где-нить в институте. И все равно лет в 19, да? Ну или в художке, лет в 12… А те кто негуманитари, те вовсе никогда. А это неправильно. На всех этих историях искусств, институтских, училищных, нормально изучать общемировое искусство. Тоже. начиная с архаики, потом древние греки… ну так, постепенно врубаться в то, что там вокруг происходило. Но свое — это надо сразу, с пеленок. Наверное так всегда было — такая оторванность. Два народа — простой и образованный. Есть народы — у которых иначе. У грузин иначе. У эстонцев. Даже может и у французов… точно не знаю. У англичан — как у нас. А у нас вот такое… «…Она по-русски плохо знала…» Пушкину вот попалась случайно Арина Родионовна и он создал русскую поэзию. Да и после революции ничего не изменилось. Все то же презрение городских к деревне. Ко всему что от нее исходит. Все как то быстро лет за 50 опять аристократами заделались. Я тут недавно разговаривала с одним дядькой, и что то ему такое сказала. Не помню, какую то примету што ль народную, или какую то пословицу. А он мне в ответ: « — Вот этого вот знаете, не надо. Я из старинного, знаете, шляхетского рода, я так ненавижу все вот это, то что большевики принесли в нашу жизнь…» я просто обалдепа, какие большевики? Это же просто деревенское. И вот с какого хера ему кажется что все, связанное с крестьянском бытом, принесли большевики. Бред такой полный, да? Но это наша жизнь…
А народные песни? Вот случайно остались в жизни советских детей две народные песни: первое, что мы слышим в детстве это «серенький волчок» и «во поле березынька»… не, ну «волчок» понятно, это одна единственна, случайно выжившая колыбельная. Настоящая, архаическая, поэтому страшная, все настоящие колыбельные — страшные. У всех народов. Жизнь начинается с ужастика…
— Да, помню «волчка»… но Лялька нашим «волчка» не пела. Она им Окуджаву пела, как раз то что надо мальчишкам — про войну. Маркитантка юная убита… Спите братцы, спите, все вернется вновь…
— Окуджава понятно! Я тоже конешно Поле пела Окуджаву. И мне папа пел. Он же специальный детский песенник. У него все для детей. Но вот из народных осталась такая парочка: вечно живой, издецкий ужас «волчок» И эта блядская «березынька».
— Почему блядская?
— Да потому что у нее есть не только первые три куплета! А еще двадцать три, о чем мы, поющие ее в младшей группе детского сада, и не подозревали! И все эти детские методисты тоже конешно были не в курсах. В курсах были только некоторые фольклористы. Очень наверное веселились. Я полный текст случайно нашла в каком -то толстом сборнике народных песен, даже еще присталинском по моему. Начала пятидесятых. Спеть тебе?
— Валяй.
— 20 куплетов заунывных выдержишь?
— И не такое выдерживали.
— Ну я сделаю щадящий вариант, без повторов.
Маргарита запела:
Во поле березынька стояла, Во поле кудрявая стояла, Люли, люли стояла.
Некому березу заломати, Некому кудряву заломати, Люли, люли, заломати.
Как пойду я в лес, погуляю, Белую березу заломаю. Люли, люли, заломаю.
Срежу с березы три пруточка, Сделаю себе я три гудочка. Люли, люли, три гудочка.
Четвертую балалайку. Пойду на новые сени. Люли, люли, на сени.
Стану в балалаечку играти, Стану я старого будити, Люли, люли, будити:
Встань ты, мой старый, проснися, Борода седая, пробудися, Люли, люли, пробудися.
Вот тебе помои, умойся, Вот тебе рогожка, утрися, Люли, люли, утрися.
Вот тебе лапотки, обуйся, Вот тебе дерюжка, оденься. Люли, люли, оденься.
— Погодь, так это баба поет? Не какой-то там пастушок?
— В том-то и дело, что баба! Это она мужу своему поет. Предлагает такое утреннее меню: дерюжка, рогожка, помои… видно что любит… А дальше там повторяется вся эта истрия про «заломати» и «сделати три пруточка» и про балалаечку, все повторяется, а потом она поет вот такое:
Стану в балалаечку играти, Стану я милого будити, Люли, люли, будити:
Встань ты, мой милый, проснися. Ты, душа моя, пробудися, Люли, люли, пробудися.
Вот тебе водица, умойся, Вот те полотенце, утрися. Люли, люли, утрися.
Вот тебе башмачки, обуйся, Вот тебе кафтанчик, оденься, Люли, люли, оденься…
Ниуясе да, такая детская песенка?
— То есть, это телка издевается над стариком мужем и мечтает о своем молодом любовнике? Действительно блядская…
— Да! И эта вот непристойная «березынка» в паре с гомерически страшным «волчком» — это все, что городские дети знали о народной песне… Конешно, у кого-то то были няньки деревенские, у кого-то родня в деревне… но и там уже выросло поколение оторвышей, которые не факт что вообще что-то помнили…
Меня вот хотя бы в ТЮЗ водили. И там сибирский еврей Зяма Корогодский ставил спектакли, где пели множество народных песен… Он все это откуда-то знал, любил, заряжал этой любовью и своих актеров и нас вот… Конешно, эта «березынька» — просто-напросто шутошная песня. Смеховая народная культура… частушки…
Родилась в Питере в 1960-мВ основном, пишу песни. В таком стиле, как было принято в первые послереволюционные годы, то есть, тексты, понятные всем слоям населения.Главная гордость и заслуга — целых десять штук были напечатаны в сборнике «В нашу гавань приходили корабли» — под видом народных.Эдуард Успенский до сих пор не вполне верит, что песни — авторские.Хотя мы нынче снова дружим.Для счастливцев, имеющих возможность жить «на культурную ренту», я пишу очень редко.Но вот сложилась охапка стихов о питерских УЧИТЕЛЯХ, живых и ушедших.Это — адресное обращение лишь к тем, для кого культурная рента — реальность.
«Петербург-нуар». Четырнадцать рассказов. «Четырнадцать оттенков черного», — как названа в предисловии к книге ее цветовая гамма. Пусть читателя не пугает такое цветовое решение. Или, наоборот, — пугает. Впрочем, имена авторов, смешавших краски на палитре «Петербурга-нуара», уже исключают основания для сетований по поводу монохромности книги, как не дают повода пройти мимо нее равнодушно. Сергей Носов, Павел Крусанов, Андрей Кивинов, Андрей Рубанов, Лена Элтанг, Антон Чиж… И перечисленные, и скрытые многоточием, эти имена на слуху и составляют если не славу, то гордость современной литературы как минимум.
Бедная девушка — это всегда — да. Бедная девушка — это всегда — дать. Накормить, напоить собою — мужчину, ребенка, землю Добывать огонь трением. Огонь тела, огонь души. Трением — тела о тело, души о душу. Бедная девушка — мать, жена, монахиня, проститутка, маркитантка. Бедная девушка — мать Тереза и Эдит Пиаф. Бедная девушка — сестра милосердия Всея Земли… … Богородица — Бедная девушка.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.