MW-14-15-16 - [14]

знаю, что система моя нравиться не будет, только отступить

от нее не смею и наперед предсказываю, что достаточно знаю

польский народ, и что уступками и слабостью все предприятие

лишь загубить можем; спокойствие же в стране сможем вернуть

лишь средствами жесткой справедливости и преследованиями за-

говорщиков (...) Говоря о моральном и политическом состоя-

нии края, я ссылался на полученный мною опыт в распознании

польского характера и его враждебной предрасположенности к

России."

W:

роев, что гибли под Обертином, Бычиной и Кирхольмом, что под

Веной спасли весь мир от мсульманского ярма, что у Вавра,

Сточкка, Грохова погибали смертию храбрых! (...) Мы истин-

ные сыновья великих наших предков, ибо, как они врагов били,

так и мы знамя поднимаем на трепещущем врага теле!

М:

(...), ответив мне благодарностью за мое самопожертвование и

за то, что я принял на себя столь тяжкую ношу; и что он со-

вершеннейше разделяет мой способ видения предмета и предла-

гаемую систему, и что от него не отступит".

W: "Бить врага - кровь в жилах кипит все сильнее, сердце

рвется из груди от рвения, человек становится нетерпеливым

(...) Через пару часов каждый из нас сможет познать счастие

сие на поле боя (...) Послезавтра я уезжаю, а с теми, кто по-

ляком себя чувствует - с теми до свидания (...) Принесли ви-

на, и мы длго еще пили "на посошок".

М: "Император лишь спросил: "Значит я могу издать приказ о

вашем назначении?" Я ответил: "Как и когда воля будет Ваше-

го Величества (...) Я служу России и готов пожертвовать со-

бою ради нее и Вашего Величества. Прошу лишь не оставлять

жены моей и дочери".

W: "А дети, жена? (...) Кто же, как не любящий отец обязан

работать, чтобы детям в наследие оставить имя истинного по-

ляка? А может ли быть им тот, кто за печью сидит, когда

братья свою кровь за Отчизну проливают? Жена? Разве история

наша не достаточно примеров дает, что истинные польки сами

мужей своих в повстанческие лагеря высылали, когда Ржечпос-

полита того требовала? (...) Оставайтесь с Богом!"

М: "Печальным было прощание мое с женой и детьми".

W: "Даже при величайшем мужестве и духа закале, расста-

ваться с дорогими сердцу людьми и родными местами, когда

уходишь почти что на верную смерть - момент ужасный".

М: "Со стесненным сердцем попрощался я со всеми, возлагая

надежду лишь на Бога; ибо знал я, что в Петербурге не будет

у меня никого, на ком мог бы я опереться."

W: "Я обнял всех со слезами на глазах, с болью в сердце, и в

полночь, 4 февраля 1863 года мы выехали (...) В то время на

восстание выезжали с шумом (...) И знакомые, и незнакомые -

все выбежали, и каждый с объятиями, с благословениями и по-

желаниями на устах (...) Как жаль, что поначалу, сразу же не

воспользовались порывом; жаль, что пришли белые комитеты, и

что все разделены были на белых и красных, и даже черных

(...), лишь в Господе надежда, что и так все хорошо закон-

чится".

М: "Помолившись в Казанском соборе, в 10 вечера я выехал по

железной дороге..."

W: "Наутро, лишь рассвет забрезжил, пошел я в костел Девы

Марии. Ибо желал подкрепить дух принятием Причастия святого

(...) Исповедь была откровенной, с покаянием и верой, и на-

деждой, и проблеском счастия того, которое лишь вера может

дать (...) Уважаемый польский священник так красноречиво

учил о потребности любви к Отчизне, обязанности спешить в

ряды народные, пожертвования кровью и жизнью самой на поле

боя (...), что прямо сердце мое радовалось, и хотелось при-

нять мученническую смерть за польское дело."

М: "Повсюду кипел бунт, ненависть и презрение к нам (...),

проявляемые наглыми выступлениями всяческого вида (...) Рим-

ско-католическое духовенство повсюду было во главе польской

пропаганды, раздувало восстание и внушало это всем, старым и

малым, даже на исповеди".

W: "Последующую ночь провел я среди митингующих (...) Пооче-

редно сыпались речи и проекты. Я же сидел тихо и слушал,

ибо, признаюсь, никак не мог понять, о чем тут разгла-

гольствовать в тот момент, когда в нескольких верстах поля-

ки сражаются за независимость Отчизны (...) А после полуно-

чи взял наконец голос и сказал: "Вот уже шесть часов слушаю

я речи Ваши - если бы сидел на литературном собрании, и две-

надцать слушал бы. Но, по мне, не время теперь ораторство-