MW-12-13 - [5]

Стайнберг почувствовал холодный пот - его полёт тоже будет близок граничной точке, чертовски бли­зок, и ему придется рассчитывать только на свой болид, так как пока это единственный экземпляр ТМ-500 - Хеммонду не терпится. Так что о помощи в случае аварии нечего и мечтать. Он избавился от этой мысли и слу­хом и зрением вернулся к приемнику. Интервьюер заворачивал своим прилизанным голосочком:

- ...признаюсь, господин профессор, что я никогда не был силен в истории, но с детства помню рассказ про "Железную Маску". Вроде бы существует несколько версий относительно тождества таинственного заклю­ченного?

- Нас интересует одна-единственная. Мы хотим получить ответ на вопрос, был ли это брат-близнец Людовика XIV. Если бы эта гипотеза оказалась верной, наша глава об абсолютизме стала бы намного полнее.

- А вы бы не могли нам выдать, кто станет детективом?

- Один из моих ассистентов, доктор Филипп Стайнберг, обратился ко мне с просьбой доверить эту мис­сию ему. Научный Совет Института одобрила его кандидатуру, принимая во внимание высокую квалификацию доктора Стайнберга. Он великолепный знаток эпохи абсолютизма, а французским языком тех времен пользует­ся не хуже самого Людовика XIV.

- Когда же произойдет старт? - В следующем месяце. Точную дату мы определим на завтрашнем засе­дании Совета.

- Благодарю Вас, профессор, за интервью и желаю всяческих успехов. Разбейте все часы!

Когда на следующий день часы пробили десять, и все уже заняли свои места в зале, туда вошел про­фессор Хеммонд. Он подождал, пока не смолкнут аплодисменты, и только после этого сел, одарив собравшихся одной из своих лучистых улыбок, в которых степень теплоты зависела от щекотливости ситуации, в которой оказывался их обладатель. Было времени, когда он заставлял себя уважать силой, но быстро понял, что это всего лишь видимость уважения, склеенная из страха и ненависти. Достигнув нынешнего своего положения, он сменил методы - начав заставлять себя делать дружелюбные жесты и извергая каскады доброжелательности. Это доставило ему новое чувство удовлетворения и уверенность, что с помощью всего этого абсурдного маска­рада он и достигает правды жизни. Иногда, теряя контроль над расчетливостью, он доводил свой театр добро­душия до границ бурлеска. Уничтожая оппозиционеров, он улыбался им при этом самой доброй из своих улы­бок, и это была высшая школа вольтижировки в добивании соперников. Профессор всегда представал в роли жертвы, приносимой на алтарь науки. Из нее он выстроил ширму для своих амбиций и к ней взывал в любой ситуации, когда председательствовал молитвенным собраниям руководимого собою общества посвященных. Глядя на него, похожего на провинциального патриарха былых тысячелетий, что надзирает за возделыванием своих земель, по воскресеньям беззлобно ругает своих домашних с амвона почетного первого места за столом, а мятежи в семье подавляет с неизменным добродушием с помощью плети или библии - можно было поверить в то, как все-таки выгодно быть богом.

Щекотливость нынешней ситуации была вызвана фактом того, что руководитель секции безопасности Института, профессор Степанчич, в официальном заявлении усомнился в необходимости планируемого пред­приятия. Хеммонд, желая побыстрее покончить с этим, обратился к нему с вежливой просьбой вынести все имеющиеся сомнения на форум Совета. Пожилой человек включил свой видекс с пленкой, на которую занес все свои критические замечания, и начал говорить тихим голосом, время от времени поглядывая на экран, чтобы освежить память:

- Очень скоро мне исполнится сто восемьдесят лет, и я уйду на пенсию. Для меня настало время раз­мышлений над пройденным путем, и когда я делаю это, меня охватывает печаль за совершенные за весь этот период ошибки. Поэтому мне не хотелось бы совершить еще одну, посему я не собираюсь прилагать своих рук к данному предприятию, которое, по-моему, излишне рискованно, и, если все же будет предпринято, скорее всего закончится гибелью профессора Стайнберга... Неоднократно предпринимали мы поспешные решения, и всегда это заканчивалось трагически...

- Чаще всего мы наблюдали великолепные успехи, не забывайте об этом, уважаемый коллега, - перебил его Хеммонд. - Прогресс не достается даром. Если бы мы не рисковали, процесс обогащения наших знаний был бы заторможен, а в науке если кто стоит, тот пятится назад. Так что, будьте добры, профессор, не нужны нам ваши самокритика и личные мнения, уж сконцентрируйтесь на чисто научных проблемах. Назовите ваши пре­дубеждения.

- Так, предубеждения?... Хорошо... Если дело "Железной Маски" - это не мистификация, то есть, если Людовик XIV и вправду имел личного арестанта и так рьяно охранял его, это означает, что любая попытка при­близиться к этому заключенному будет самоубийством!

- Чушь! - парировал его слова Хеммонд. - Эдуарду вовсе и не нужно приближаться к арестанту. Будет достаточно, если он купит информацию. Я вынужден напомнить вам, профессор Степанчич, еще одно. А именно то, что в те времена не существовало лучшего ключа к самым охраняемым дверям, как ничего не стоя­щий желтый металл со стойкостью всего лишь 6,4 Райдера, из которого сегодня мы производим детские игрушки и безделушки для бедных. Тогда же из него делали монеты и ювелирные изделия. Для доктора Стайн­берга мы изготовили идеальные, искусственно состаренные копии золотой монеты, которая была в ходу при Людовике XIV. Образцом был единственный существующий в природе оригинал, находящийся в обладании Нумизматического Интермузея. Над тем, кого следует подкупить, мы подумаем позднее. Сейчас же, дорогой коллега, меня интересует, на каком основании вы воспользовались словом