Музыка, звучащая в крови - [2]

– Конечно.

К сыру и пирогу он даже не притронулся, однако съел ананас и выпил шоколадное молоко.

– Ну рассказывай.

– В медицинском колледже я готовился к исследовательской работе. Биохимия. Кроме того, меня всегда тянуло к компьютерам, так что последние два года учебы я содержал себя тем…

– Что писал матобеспечение для «Вестингхауза».

– Приятно, когда друзья помнят… Короче, именно так я и связался с «Генетроном» – они тогда только начинали, хотя уже располагали сильной финансовой поддержкой и лабораториями на все случаи жизни. Меня приняли на работу, и я быстро продвинулся. Спустя четыре месяца я уже вел собственную тему, и мне кое-что удалось сделать. – Он беззаботно махнул рукой. – А затем я увлекся побочными исследованиями, которые они сочли преждевременными. Но я упирался, и в конце концов у меня отобрали лабораторию. Передали ее какому-то слизняку. Часть результатов мне удалось спасти и скрыть еще до того, как меня вышибли, но, видимо, я был не очень осторожен… или рассудителен. Так что теперь работа продолжается вне лаборатории.

Я всегда считал Верджила человеком амбициозным, слегка тронутым и не особенно тонким. Его отношения с начальством и вообще с властями никогда не складывались гладко. Наука для Верджила всегда словно недоступная женщина, которая вдруг раскрывает перед человеком свои объятия, когда он еще не готов к зрелому проявлению чувств, заставляя его бояться, что он упустит свой шанс, потеряет представившуюся возможность, наделает глупостей. Видимо, так и случилось.

– Вне лаборатории? Что ты имеешь в виду?

– Эдвард, я хочу, чтобы ты меня обследовал. Мне нужно очень тщательное физиологическое обследование. Может быть, с применением методов диагностики рака. Тогда я смогу объяснить дальше.

– Стандартное обследование за пять тысяч?

– Все, что сможешь. Ультразвук, ядерный магнитный резонанс, термограммы и все остальное.

– Я не уверен, что получу доступ ко всему этому оборудованию. Магнитный резонанс вообще используют в обследованиях всего месяц или два. Черт, более дорогой метод и выбрать-то…

– Тогда только ультразвук. Этого хватит.

– Верджил, я всего лишь акушер, а не прославленный ученый. Гинеколог, излюбленная мишень анекдотов. Вот если ты вдруг начнешь перерождаться в женщину, тогда я смогу тебе помочь.

Он наклонился вперед, едва не ткнувшись локтем в пирог, но в последний момент отклонил руку и опустил локоть буквально в миллиметре от тарелки. Прежний Верджил вляпался бы в самую середину.

– Ты проведи тщательное обследование, и тогда… – Он прищурил глаза и покачал головой. – Пока просто проверь меня.

– Ладно, я запишу тебя на ультразвук. Кто будет платить?

– «Голубой щит». – Он улыбнулся и достал медицинскую кредитную карточку. – Я проник в компьютерное досье «Генетрона» и кое-что там поменял. Так что любые счета за медицинское обслуживание в пределах ста тысяч долларов они оплатят без вопросов и даже ничего не заподозрят.

Верджил настаивал на полной секретности, и я предпринял соответствующие меры. Его бланки, во всяком случае, я заполнил сам. Так что до тех пор пока счета оплачиваются, практически всю работу можно было провести без постороннего вмешательства. За свои услуги я денег с него не брал. В конце концов он и меня поил тем самым пуншем, от которого моча окрашивалась в синий цвет. Можно сказать, старые, добрые друзья.

Пришел Верджил поздно вечером. В это время я обычно уже не работаю, но на этот раз остался в институте, дожидаясь его на третьем этаже корпуса, который медсестры в шутку называют отделением Франкенштейна. Когда он появился, я восседал в пластиковом оранжевом кресле. Под светом флюоресцентных ламп лицо Верджила приобрело странный зеленоватый оттенок.

Раздевшись, он лег на смотровой стол, и прежде всего я заметил, что у него распухли лодыжки. Однако мышцы в этих местах оказались нормальными, плотными на ощупь. Я проверил несколько раз, и, судя по всему, никаких аномалий там не было, просто выглядели они очень необычно.

Озадаченно хмыкнув, я обработал переносным излучателем труднодоступные для большого аппарата места и запрограммировал полученные данные в видеоустройство. Потом развернул стол и задвинул его в эмалированный лаз ультразвуковой диагностической установки, в «пасть», как говорят наши медсестры.

Увязав данные установки с данными переносного излучателя, я выкатил Верджила обратно, затем включил экран. После секундной задержки там постепенно проступило изображение его скелета.

Спустя еще три секунды, которые я просидел с отвисшей челюстью, на экране возникло изображение торакальных органов, затем мускулатуры, системы кровеносных сосудов и, наконец, кожи.

– Давно ты попал в аварию? – спросил я, пытаясь унять дрожь в голосе.

– Ни в какую аварию я не попадал, – ответил он. – Все это сделано сознательно.

– Тебя что, били, чтобы ты не выбалтывал секретов?

– Ты не понимаешь, Эдвард. Взгляни на экран еще раз. У меня нет никаких повреждений.

– А это? Здесь какая-то припухлость. – Я показал на лодыжки. – И ребра у тебя… Они все переплетены крест-накрест. Очевидно, они когда-то были сломаны и…

– Посмотри на мой позвоночник, – сказал он.