Музыка и тишина - [153]

— Снова этот сон, он опять начинался. Опять начинался…

— Какой сон? — ласково спрашивает Вибеке, садясь и беря Короля за руку.

— Брор Брорсон, — отвечает Король. — Мой сон о Броре.

Вибеке Крузе никогда не была и не стремилась быть женщиной, умудренной опытом. Ее отказ от претензий на глубокомыслие — отказ, над которым так издевалась Кирстен, — объясняется невысказанным убеждением, что запас пословиц и поговорок, которыми полна ее голова, помогает ей быть достаточно практичной. Кирстен над этим постоянно смеялась, но Вибеке не обращает на ее насмешки внимания и по-прежнему предлагает свои поговорки всем, кто нуждается в совете и утешении.

И сейчас она видит, что время для этого самое подходящее, поскольку Король терзается непонятными муками и весь горит. Он просит ее погладить его по голове; косица развязалась, и длинная прядь влажных волос обвивает шею Короля, подобно черной веревке. Вибеке осторожно поднимает волосы и кладет их ему на плечо. Затем она говорит:

— Рассказанный сон — забытый сон.

Король Кристиан молчит. Если он и отмечает про себя (уже не в первый раз), что женщины часто неосторожно выражают свои мысли, словно понятия не имеют о том, к каким последствиям могут привести выбранные ими слова, то вскоре от этого наблюдения переходит к другому, к тому, что несколько позже определит как «чувство искушения» или «внезапная жажда сбросить гнет страхов».

Ведь он никому не мог рассказать, что случилось после того, как Брор Брорсон прибыл в своих обносках в Тюрингию, что случилось после целования руки. Словно у него никогда не было настоящего слушателя, или ни один слушатель никогда по-настоящему не понимал своей задачи — убедить Короля в том, что эти воспоминания не причинят ему боли столь мучительной, что он не сможет от нее оправиться.

Он знал, что Кирстен (или, по крайней мере, Кирстен, какой она стала к тому времени, когда все это случилось) свою задачу не понимала. Ему было интересно, станет ли Питер Клэр, «ангел», лицом так похожий на Брора, тем, кому можно рассказать эту историю, и выполнит ли он в роли слушателя тот долг, который он имел в виду, приказывая лютнисту охранять его и никогда не покидать. Как бы то ни было, такой день — такой момент — так и не наступил.

И вот сейчас Король смотрит на Вибеке, чувствует на своем лбу ее нежную руку. Середина тихой, как могила, апрельской ночи. И Королю кажется, будто все остановилось, будто Дания затаила дыхание и ждет, чтобы он признался в том, в чем никогда и никому, кроме как себе самому, не мог признаться, признался в том, что именно он виноват в смерти Брора Брорсона. Когда-то давно он и Брор Брорсон, единственные члены Общества Однословных Подписей, дали клятву всегда и неизменно защищать друг друга от актов жестокости. И потом, когда это время пришло, Кристиан слишком поздно обнаружил, что нарушил свое обещание.

Вибеке зажигает свечу.

— Итак, — спокойно говорит она. — Брор Брорсон вступил в вашу армию в Тюрингии, перед тем как вы отправились на юг сражаться с Генералом Тилли^{108}?

Король кивает. Затем, совладав с голосом, говорит:

— Я приказал выдать ему доспехи. Я сказал, что он не может сражаться в кавалерийском полку в таких лохмотьях.

— Нет. По-моему, тоже не мог…

— Он сказал мне, что доспехи ему не нужны. Сказал, что, если он на моей стороне, смерть не может его настигнуть, потому что я победил смерть в Колдингхузе, и значит, рядом со мной смерть сама уже мертва. А еще он сказал, что на нашей стороне Бог, что наша война с Католической Лигой — война справедливая, и зачем ему металлические перчатки, ведь Бог, без сомнения, защитит своих слуг?

Но я не мог смотреть на Брора в этой куртке, с голыми руками и в сапогах со сношенными каблуками, поэтому сказал: «Брор, ты не сможешь сражаться в моей армии, если не наденешь доспехи». Итак, ему выдали черные латы, каску, все тяжелое металлическое оснащение кавалериста, а также пару пистолетов и шпагу.

Король замолкает, и Вибеке вытирает пот с его лба.

— Если бы мы действительно были так сильны, как я думал! — восклицает Кристиан. — Но мой союзник Принц Кристиан Брунсвикский^{109} был слабее, чем казался. Сам он умирал от червя, глодавшего его желудок, а у сотен его людей не хватало оружия, и им приходилось сражаться железными кольями. Его войско постоянно отставало, и моя армия сошлась с Генералом Тилли почти одна, без поддержки, Вибеке, почти одна!

Поскольку армии Тилли и Генерала Валленштейна^{110} разделились, я думал, что сумею выиграть день, но Тилли каким-то образом узнал о численности моего войска и послал в тыл Валленштейна гонца с просьбой развернуть восемь тысяч его людей и направить их мне навстречу. Я не мог узнать об этом раньше, я узнал слишком поздно. Тогда я приказал своей армии развернуться и отступать в том направлении, где находился Брунсвик^{111}. Но, несмотря на это, передовой отряд Тилли напал на мой арьергард, и нам пришлось отступать с боем. Я понимал, что рано или поздно мы будем вынуждены развернуться, чтобы лицом к лицу сойтись и с ними, и с подкреплением, посланным Валленштейном, и сражение это будет нешуточным.