Музыка и тишина - [135]

Этим мартовским утром 1630 года встречи с ним ожидает некий человек — это его Посол в Дании Сэр Марк Лэнгтон Смит.

Когда Король Карл наконец оборачивается и вновь входит в мир, где необходимо двигаться и говорить, Посол Лэнгтон Смит улыбается и отвешивает поклон. (Улыбка, поклон, длительное растягивание мышц лица, необходимость часто сгибать спину и неуклюже вытягивать одну ногу — удел подданного, думает Король, возможно, многие относятся к нему как к утомительной формальности, но кого интересует их мнение?)

Он садится на один из своих многочисленных парчовых тронов и приглашает Посла сесть напротив. Он сразу вспоминает, что ему нравится этот человек, бывший фаворит его матери, поэтому напряжение, сковавшее было горло и язык, проходит, и он ровным голосом спрашивает Посла:

— Как поживает наш дядя, Король Дании?

Лэнгтон Смит отвечает, что Король Кристиан покинул двор и отправился в ежегодную поездку по имениям знати и что он все еще ждет, когда Гамбургские купцы заплатят ему за Исландию. Король Карл (который полагает, что Исландия — это стеклянная пустыня, на которую снег падает с таким же постоянством, как пыль) серьезно кивает и громко спрашивает:

— А денег, которых стоит это место, достаточно, чтобы оплатить тяжелый долг нашего дяди?

Посол Лэнгтон Смит качает головой, говорит, что сомневается, поступят ли эти деньги в казну Короля Кристиана, и сообщает Королю Англии, что именно по этой причине он и вернулся из Копенгагена: просить о небольшом займе.

— Возможно, сто тысяч фунтов, Сир? — предлагает он. — Чтобы дать вашему дяде небольшую передышку. Предоставить возможность начать все приводить в порядок.

Лэнгтон Смит понимает, что слово «порядок» одно из любимых в лексиконе Короля, и, возможно, если ему найти точное место в предложении, оно даже обладает квазимагическими свойствами. Но он видит, что Король собирает длинные белые пальцы в задумчивую пирамиду, и не знает, что означает этот жест.

Он не осмеливается продолжать. В комнате наступает тишина. Шипение и потрескивание дров в камине — единственный звук, который ее нарушает.

Ожидание, когда Король заговорит, ожидание с целью узнать, что у Его Величества на уме, хорошо знакомо всем, кто имеет с ним дело. Известно, что некоторые молодые придворные специально вырабатывают в себе навыки сидеть без движения в течение достаточно долгого времени, не зевая, не ерзая на стуле и не проявляя ни малейших признаков нетерпения. Но все находят этот ритуал весьма утомительным. Юный Лорд Уетлок-Бландел однажды едко заметил: «Его собакам позволено делать любые движения, от нас же ждут, чтобы мы превратились в сфинксов!»

Проходят три, возможно, четыре минуты, прежде чем Король отвечает Лэнгтону Смиту. За это время карета могла бы проехать милю, мушкетер двадцать пять раз выстрелить и перезарядить мушкет, прачка намылить пять воротничков, луна изменить положение на небе. Но Посол, разумеется, не проявляет признаков беспокойства. Он просто ждет, и ожидание становится единственной формой его существования.

Наконец Король говорит:

— Мы благосклонно относимся к его просьбе. Причиной тому нежность, каковую мы питаем к Королю Дании. Но при всем том мы не склонны делать подарки, ничего не прося взамен. Как вы думаете, что пожелал бы предложить нам наш дядя?

Лэнгтон Смит не ожидал такого вопроса. Теперь его очередь вновь погрузить комнату в тишину на то время, что он второпях ищет ответ. По причине, ему самому неведомой, мысли его обращаются к давно прошедшему лету и к концерту в саду Росенборга; он вспоминает прекрасную музыку, что тогда звучала, гордость Короля Кристиана за свой оркестр и хватается за это воспоминание.

— Может быть… — говорит он, запинаясь, — может быть, ваш дядя одолжит вам… или даже отдаст вам одного из своих музыкантов.

— Музыкантов? Они знамениты?

— Да, Сир. Звучание их инструментов само совершенство, Ваше Величество это сразу признает.

Король Карл останавливает на После холодный взгляд.

— Подобное совершенство достигается только всем ансамблем. Вы хотите сказать, что наш дядя отдаст нам их всех?

Какое-то мгновение Лэнгтон Смит выглядит совершенно беспомощным, но наконец отваживается продолжить:

— Нет… Я так не думаю, Сир. Однако в оркестре есть один лютнист, англичанин, который прекрасно исполняет сольные партии… и он…

— Английский лютнист? Надеюсь, не родня Доуленду?

— Нет, Ваше Величество. Его зовут Питер Клэр.

При слове «Клэр» с губами Короля происходит нечто необычное: они расплываются в улыбке. Как слово «Караваджо» (связанное в его представлении с караванами и путешествиями под южным солнцем) кажется идеальным для непревзойденного мастера света, так, думает он, и слово «Клэр» (своими ассоциациями с чистотой, яркостью и лунным светом) прекрасно подходит для лютниста.

— Очень хорошо, — говорит он. — Нам это интересно. Вернувшись в Данию, спросите нашего дядю, согласен ли он послать к нам мистера Клэра, или нам самим ему написать?

Послу Лэнгтону Смиту вдруг становится неудобным стул, на котором он сидит. Он сознает, что, возможно, предложил нечто глупое и щекотливое, о чем вообще не стоило упоминать, нечто такое, что может привести к охлаждению в дружбе двух Королей. В случае ссоры виновным окажется, разумеется, Посол; его отстранят от должности, лишат ежегодного содержания и полагающейся нормы бесплатного кларета