Музыка и ее тайное влияние в течение веков - [53]

Достаточно рассмотреть лишь греческую пластику, чтобы увидеть какую решающую роль сыграло физическое в греческой культуре. Художник или скульптор имели единственную и совершенно очевидную цель: изобразить телесное совершенство. Очевидным было и то, что все греческие искусства не были подвержены влиянию искусства; полностью «выдуманные» они были продуктом лишь трезвого и бесстрастного рассудка. Если мы, например, сравним египетскую и греческую живопись, то установим, что так же, как это имеет место в современных картинах, в ней нет похожести, она изображает природу так, как она воспринимается эмоциями. О греческой живописи и скульптуре можно утверждать как раз обратное: они были не только похожи, но если возможен такой парадокс, даже реалистичнее, чем сама природа. Поэтому Аристотель был вынужден сделать замечание: «Даже если невозможно, чтобы люди были такими, какими рисовал их Zeuxis, то все же лучше, что он изображал их в этом мире так, как пример, ибо пример должен превосходить образец». Это высказывание является ключевым для общей теории греческого искусства, а именно, соединение красивого и хорошего, эстетического и этического.

Следует принять во внимание, что эта высокозначимая воспитывающая концепция искусства включает и греческую музыку, о которой мы говорили. Этика имеет дело с упорядочением поведения, а поведение, связано с действием, с областью физического. Если духу не препятствуют нежелательные эмоции, человек действует правильно, ведь вряд надо объяснять, что правильное мышление ведет к правильному действию. Этическое учение, как оно понималось в Греции, не было ни результатом духовно — сублимированного, ни эмоционально-религиозного образа мышления, но лишь результатом чистой силы рассудка в соединении с областью действия, т. е. физическим уровнем. Кроме того, если мы исследуем греческий образ жизни, то установим, что почти каждый из ее аспектов либо брал начало в физическом, либо был с ним связан.

Далее мы намерены перейти от искусства к эзотерической стороне религии, тесно с ним связанной; но не, той религии, какой понималась она такими Посвященными как Платон и Пифагор, а обычными людьми. Эта религия была, выражаясь кратко и е точной форме, редуцированием /превращением/ сил природы в конкретные существования, или даже редуцированием человеческих страстей в конкретные существования. Для объяснения естественных Форм проявления, грек Античности допускал существование духовных сущностей, которые были с ним схожи, но гораздо мощнее его. Подобным образом, он мыслил и при объяснении эмоциональных Феноменов. Когда он видел как надвигался шторм на потемневшее море, он своим духовным зрением видел сущностей, которые вызывали гнев ветра и волн. Когда он ощущал шторм в себе самом, и чувствовал как в его сердце бьют яростные волны страстей, то причину он искал вне себя: он позволил злым духам овладеть им. Таким образом возникло представление о множестве богов и богинь, домовых и нимф, нереид и дриад. Следует принять во внимание/ что сущности эти всегда имели эфирный образ, сходный с человеческим, и в доказательство этого мы имеем наследие греческой культуры. Статуи богов были просто изображениями высшего телесного совершенства, а не символичны, как произведения Индии. Где в Греции можно найти какое-либо воплощённое представление Шивы Разрушителя? Хотя в моральном смысле греческие боги ни в коей мере не были совершенством, но ни одному скульптору не пришло в голову изобразить их иначе как красивыми. Индийский Шива рассматривался как кощунство.

Что может быть сказано об отношении человека к богам? В книге Льва Дикенсона «Греческий образ жизни» определен ни как мистический, ни как духовный, но чисто механический, ибо он касался Физического плана бытия и показывал приметы договорного соглашения или действия. Слова «совесть», как понимает ее Христос, для греков Античности не существовало. Если он рассердил богов, он ощущал только страх, так как верил в то, что они его накажут за эту провинность. Наказание же это, в любом случае, должно было быть связано с его телесно-Физической жизнью, и принять Форму болезни/ несчастного случая и т. д. Было немыслимо/ чтобы боги прощали человека лишь на основании молитв. Он должен был приносить им дары жертвы, предложить дары, всячески угождать и другого пути не было: ведь, в конце концов, разве боги не были существами со страстями и тщеславием, как он сам?

Однако, несмотря на такое материалистическое представление, греки верили в будущую жизнь, но вспоминали об этом еще меньше, чем средний христианин. Они были слишком счастливы радостями земной жизни, чтобы желать их в гипер-физических областях. В действительности, многие из великих поэтов и драматургов, рисовали общее состояние после смерти в чрезвычайно пессимистических красках. Вместо того, чтобы смерти сказать: «Добро пожаловать», они рассматривали ее, а также и старость, как предвестника её, в сумрачном состоянии духа, с отвращением. Стать старым и не быть более физически красивым, обозначало для них самую прискорбную перспективу. Как сильно отличается это от позиции индуса/ настолько глубоко погружённого в мысли о «небе» и почти полностью забывшего о вещах земных и пренебрегающего ими.