Музыка горячей воды - [10]

— Вот тебе чмок, — сказала она.

— Благодарю, — ответил Монах.

В другом углу какой-то чмырь сунул денег музыкальному автомату, скелет вышел из-за стойки, подступил к дамочке и поклонился. Дамочка встала и пошла с ним танцевать. Они кружились и кружились. В баре больше никого не было — только дамочка, скелет, чмырь и Монах. Не слишком людно. Монах закурил «Пэлл-Мэлл» и занялся тем, что было в стакане. Песня доиграла, скелет опять встал за стойку, а дамочка вернулась и подсела к Монаху.

— Вот помню, — сказала она, — сюда сплошь знаменитости ходили. Бинт Кросби, Эймос и Энди, Три Придурка[7]. Просто дым коромыслом.

— Так мне больше нравится, — сказал Монах. Автомат снова заиграл.

— Потанцуем? — спросила дамочка.

— Чего б нет? — ответил Монах.

Они встали и пошли танцевать. Дамочка носила лавандовое, а пахла сиренью. Но она была толстовата, кожа — какая-то оранжевая, а вставные зубы будто все время тихонько пережевывали дохлую мышку.

— Тут прям как при Герберте Гувере[8],- сказал Монах.

— Гувер был великий человек, — сказала дамочка.

— Черта с два, — ответил Монах. — Если б не возник Фрэнки Д.[9], мы бы все сдохли от голода.

— Фрэнки Д. нас в войну втравил, — сказала дамочка.

— Ну так и что, — сказал Монах. — Ему ж надо было оградить нас от фашистских орд.

— Вот только про фашистские орды не надо мне, — сказала дамочка. — У меня брат погиб в Испании в боях с Франко.

— Бригада Авраама Линкольна?[10] — спросил Монах.

— Бригада Авраама Линкольна, — ответила дамочка.

Танцуя, они прижимались друг к другу, и тут дамочка вдруг сунула язык Монаху в рот. Он его вытолкнул своим. На вкус она отдавала старыми почтовыми марками и дохлой мышкой. Песня допелась. Они подошли к стойке и сели.

К ним придвинулся скелет. В одной костлявой руке у него была водка с апельсиновым. Скелет встал перед Монахом и выплеснул стакан ему в лицо, после чего отошел.

— Что с ним такое? — спросил Монах.

— Очень ревнивый, — объяснила дамочка. — Заметил, как я тебя поцеловала.

— Это поцелуй называется?

— Я целовала величайших людей всех времен и народов.

— Могу себе представить — Наполеон, Генрих Восьмой, Цезарь.

Дама перднула.

— Чмок тебе, — сказала она.

— Благодарю, — ответил Монах.

— Наверное, старею, — сказала дамочка. — Знаешь, все время говорят о предвзятости, но вот о предвзятости против старости даже не вспоминают.

— Н-да, — сказал Монах.

— Хотя не такая уж я и старая — сказала дамочка.

— Не такая, — сказал Монах.

— У меня еще месячные бывают, — сказала дамочка.

Монах махнул скелету, чтобы принес еще парочку. Дама тоже перешла на скотч со льдом. Они оба теперь пили скотч со льдом. Скелет вернулся к себе на табурет и сел.

— Знаешь, — сказала дамочка, — я видела, как Малыш залудил свои два страйка и показал на стену, а при следующей подаче запустил мяч прямо за нее[11].

— Я думал, это миф, — сказал Монах.

— Хрен тебе миф, — ответила дамочка. — Я там была. Сама все видела.

— А знаешь, — сказал Монах, — это чудесно. Мир ведь еще вертится только из-за исключительных людей. Они нам как бы чудеса творят, пока мы на попках своих посиживаем.

— Ну, — подтвердила дамочка.

Они сидели, отхлебывали помаленьку. Снаружи по бульвару Голливуд туда-сюда что-то ездило. Гудело неумолчно, как прилив, как волны, почти как океан, — да там и был океан: в нем водились акулы и барракуды, медузы и осьминоги, прилипалы и киты, мягкотелые и губки, мальки и тому подобное. А тут внутри — будто отдельный аквариум.

— И я была в зале, — сказала дамочка, — когда Демпси чуть не убил Уилларда. Джек только что с краснухи был, злой, что твой изголодавшийся тигр. Никогда такого не было — ни до, ни после[12].

— Говоришь, у тебя еще месячные бывают?

— Точно, — ответила дамочка.

— А говорят, Демпси в перчатки себе цемент или гипс заливал. Говорят, в воде отмачивал, а потом застывали — потому-то он Уилларду так и надавал, — сказал Монах.

— Это, блядь, неправда, — сказала дамочка. — Я там была, я видела эти перчатки.

— По-моему, ты ненормальная, — сказал Монах.

— Про Жанну д’Арк тоже говорили, что ненормальная, — ответила дамочка.

— Ты, небось, и ее на костре видала, — сказал Монах.

— Ну да, — ответила дамочка. — Видала.

— Херня.

— Она горела. Я сама видела. Такой ужас — и так красиво.

— Что тут красивого?

— Как горела. Сначала ноги. Будто там у нее гнездо красных змей — они ей по ногам поползли наверх, а потом — как пылающий красный полог такой, а она лицо запрокинула, и горелым телом запахло, а она была еще жива, но не кричала. Губы шевелились, и молилась она, но так и не закричала.

— Херня, — повторил Монах. — Любой бы закричал.

— Нет, — ответила дамочка, — любой бы не закричал. Люди разные бывают.

— Тело есть тело, а боль есть боль, — сказал Монах.

— Ты недооцениваешь дух человеческий, — сказала дамочка.

— Ну да, — подтвердил Монах. Дама открыла сумочку.

— Вот, я тебе кой-чего покажу. — Она вытащила книжку спичек, чиркнула и раскрыла левую ладонь. Под ладонью подержала спичку — та горела, пока не погасла. Разнесся сладковатый запах горелой плоти.

— Неплохо, — сказал Монах, — но это ж не все тело.

— Неважно, — сказала дамочка. — Принцип тот же.