Музруков - [48]

— Ну что тебе надо, чтобы закончить задание? Выбирай — ордер на обед, на валенки, на водку?

Надо было, конечно, брать ордер на водку, потому что за нее на базаре давали буханку хлеба, а у меня детей четверо. Но уж сил никаких не было. Бог с ней, с водкой.

— Отпустил бы меня домой, поспать, — говорю.

— А вот этого не могу, — говорит начальник цеха и вздыхает».

Люди работали на пределе сил, почти теряя сознание от усталости. Дворкин привел в своих воспоминаниях и такой эпизод: «В цехе установили электропечь для разогрева корпусов танков. Готовые корпуса по очереди отправляли в эту печь для снятия с металла напряжения. И вот однажды слышим, кто-то кричит и стучит оттуда… А уж печь включена! Оказывается, двое парнишек заснули в люке танка…»

Вместе с рабочими день и ночь не выходили из цехов непосредственные руководители сборки: ветераны-уралмашевцы В. Соловьев, Д. Ницберг, А. Русанов, инженеры эвакуированных предприятий П. Акимов, В. Лубенский и многие другие. Работа кипела всюду. Но особенно многолюдно было всегда в помещении испытательного сдаточного цеха. Здесь работала военная приемка — танкисты со всех фронтов и испытатели боевых машин.

Б. Г. Музруков поставил перед коллективом задачу: сдавать машины с первого предъявления. За самыми высокими руководителями производства закреплялись «их» танки, и они лично участвовали в сборке, контролируя самые ответственные операции. Начальник производства Д. Е. Васильев (впоследствии он станет первым начальником ядерного центра под названием «ВНИИТФ») и директор завода по нескольку раз в сутки обходили главные танковые цехи. Распоряжения, которые они отдавали работающим на конвейере, коротки и ясны: «Сегодня нужно сдать столько-то машин. Выполните — будете премированы. Не выполните — будете наказаны».

Никогда директор не забывает сказанных слов. Вот бригада Ф. П. Аникеева первой начала выполнять задания досрочно. Приказом директора сборщикам разрешено работать по восемь часов. Всего по восемь! Можно было засветло прийти домой и наконец выспаться. Заняться делами, которые накопились по хозяйству в ожидании мужской руки. И даже поехать на совхозные картофельные поля и порыться на них в поисках оставшейся картошки — иногда удавалось привезти ее с полмешка.

Долго сборщики вспоминали это разрешение на восемь часов работы как самый удивительный момент своей военной биографии. А мастер Аникеев позднее говорил о Музрукове так: «Он твердо знал, что для людей, по-настоящему преданных своему делу, нет невозможного».

П. И. Акимов, во время войны — старший мастер участка сборки и сварки корпусов танка, вспоминал о Борисе Глебовиче: «Человек этот очень дорог мне. Ни в чем я не мог ему отказать. Любое задание его готов был выполнить. В день мы обычно сваривали двадцать три корпуса танков и давались они нам, что называется, кровью. А тут пришел ко мне Музруков:

— Надо, Петр Иванович, сделать двадцать четыре танка.

Задание это выполнили, как ни тяжело пришлось.

Случилось так, что сложилось у меня просто безвыходное положение. Умерла мать, а кроме меня, у нее никого не осталось. Все мои братья погибли. И мне нужно срочно лететь на похороны. А время военное. Объяснил все Борису Глебовичу. Так он не только безоговорочно отпустил меня с производства, но и достал билет, так что смог улететь в тот же день.

Потом, когда мне пришлось двенадцать лет работать директором компрессорного завода, я брал пример с Б. Г. Музрукова».

И. П. Литвинов, бывший технолог литейного цеха Уралмаша, приводит в своих воспоминаниях такой эпизод военного времени: «С соседнего завода поступил к нам тревожный сигнал: забракована большая партия сложных деталей для моторов к танкам Т-34. Положение, прямо скажу, было катастрофическим — чрезвычайное происшествие, тем более в военное время. Оно грозило срывом выпуска боевых машин для фронта.

Откуда мог взяться брак? — недоумевали и мастера, и рабочие. Однако надо было срочно действовать, принимать меры. Мне дали задание — съездить на завод, на месте разобраться. И вот я на заводе-смежнике. Зашел в механический цех, и сердце сжалось от боли. Сотни деталей стояли в ряд, и на всех краской написано: “ОБ” — окончательный брак. Брак оказался по разметке. Стал я внимательнее присматриваться к работе разметчика и увидел, что он неправильно бракует детали — не разобрался в технологии и берет не те размеры. Пришлось объяснить ему ошибку. Еще раз тщательно проверили все забракованные детали. Они оказались годными. Об этом вместе с представителями завода-смежника мы составили акт и подписали его. С такими результатами я вернулся на Уралмаш и снова занялся своей работой.

А рано утром на следующий день я был приглашен к начальнику цеха Ивану Федоровичу Колчину.

— Борис Глебович, вот Иван Петрович пришел.

Борис Глебович Музруков по-отечески благодарил меня за точную проверку качества деталей, за то, что задержки в выпуске боевых машин для фронта не произошло. Потом он поинтересовался, какая у меня семья, есть ли дети. Я ответил, что у меня трое малышей — два сына и дочь. Он достал из кармана свой директорский блокнот и написал распоряжение бытовому отделу завода: “Выдать семье Литвинова талоны на сухой паек и на постельное белье”. Затем спросил: