Музруков - [15]

Для монтажа и наладки новейшей техники приглашались иностранные специалисты. Однако в 1933 году отношения с ними разладились. Кое-кто откровенно саботировал работу, кто-то вообще к ней не приступал. Иностранные фирмы, постепенно выходя из экономического кризиса, все чаще в одностороннем порядке разрывали подписанные контракты. Поэтому нередко смонтированное дорогое оборудование простаивало — как на нем работать, никто из уральцев не знал. Подобная ситуация сложилась в модельном цехе, где огромный станок фирмы «Вадкин», за который было заплачено золотом, бездействовал. Поставщик не прислал даже схемы, которая помогла бы ориентироваться во множестве рычажков и кнопок на панели управления. Квалифицированные инженеры находились в затруднении, опасаясь своей «самодеятельностью» повредить сложный механизм. Рабочий М. И. Семушин поступил своеобразно: не отходил от станка, даже запирался в отделении, где тот стоял. Не одну неделю провел он в таком затворничестве, но разгадал все тайны «Вадкина», успешно запустил станок и научил работать на нем восемнадцать молодых товарищей по цеху.

Бурно и красиво пройдя этап строительства и ввода в строй, Уралмаш оказался затем в иных обстоятельствах. Жесткий план, год от года увеличивающийся, разветвленные связи со многими предприятиями страны и внутри завода, тяжелый режим круглосуточных работ, необходимость держать под постоянным и надежным контролем сотни и тысячи параметров производственного процесса… К этим условиям не применим лозунг «Даешь!». Там, где нужна мелкая, негероическая, но стабильная работа, он не действует. И еще одну пословицу придется вспомнить для характеристики первых лет деятельности Уралмаша: наши недостатки — это продолжение наших достоинств. В самом деле, умение преодолевать трудности на волне энтузиазма, пренебрежение мелочами в стремлении к большим целям иногда перерастает в излишнюю размашистость при выработке решений, небрежность планирования, нежелание всматриваться в детали. Со всеми этими «болезнями роста» и пришлось столкнуться коллективу завода после июля 1933 года, когда отгремели торжественные звуки оркестров и пошла череда обычных трудовых будней.

В апреле 1934 года завод отчитался за выполнение программы работ на 122 процента, но ликование коллектива быстро сменилось глубоким огорчением. Высокий показатель стал результатом грубой ошибки экономистов. Кроме того, обнаружились большие объемы незавершенной и невостребованной продукции. Началась реорганизация служб планирования и управления. Усиливался контроль за ними со стороны партийной и комсомольской организаций. Вскоре работа верхнего эшелона на Уралмаше была перестроена полностью. Ко времени пуска завода его директор имел тринадцать (!) помощников и заместителей, полностью самостоятельных в принятии решений. Теперь строгое единоначалие и право окончательного решения производственных вопросов сосредоточились в руках одного человека — директора. Его первым заместителем стал главный инженер. Осталось еще три других «зама», а остальные отправились на участки конкретного производства.

При этом партия провела на заводе чистки, прошедшие довольно жестко. В их ходе сняли первого директора, Городнова. Но многие пострадали незаслуженно. Под шум по поводу борьбы с вредителями многие сводили личные счеты. Немало хороших специалистов пропустили через жестокий механизм чистки. Как и на многих других предприятиях страны, зазвучал термин «спецеедство». Правда, на Уралмаше вовремя выправили положение, отменив необоснованные наказания и приняв строгие меры к инициаторам развязывания вредной кампании.

Ссылки и жалобы на то, что во всем виноваты «спецы», оказались необоснованными. Через месяц после чисток прорыв произошел на другом фланге — чугунолитейный цех выполнил задание только наполовину, при этом двадцать шесть процентов изделий оказались бракованными. Вообще говоря, в таком развитии событий не было ничего удивительного. Выполняемые на Уралмаше операции относились в среднем к разрядам не ниже четвертого-пятого, а основная масса рабочих имела квалификацию не выше третьего. На заводе числились полторы тысячи инженерных работников, но половина из них или не имела специального образования, или только училась.

В довершение ко всему случилась беда: в самом конце 1934 года за несколько часов сгорел кузнечно-прессовый цех, в котором год велся монтаж уникального пресса усилием десять тысяч тонн. Причины пожара расследовались самым тщательным образом. Конечно, много говорили о вредительстве, но все же в конце концов пришли к выводу, что причиной его явилось короткое замыкание. Это несчастье, отбросившее завод на много месяцев назад, в то же время стало толчком к появлению на Уралмаше нового движения — стахановского. Когда 2 сентября 1935 года в стране стало известно об Алексее Стаханове, донбасском забойщике, во много раз перекрывшем норму выработки путем рационализации труда, уралмашевцы мгновенно подхватили его почин. В течение сентября на разных участках завода то и дело появлялись плакаты, поздравлявшие токарей, зуборезов, кузнецов, да и целые бригады, с достижением выработки в 160, 300, 420 процентов от нормы. Особенно поразили всех сталевары: они, тщательно продумав все детали производственного процесса и улучшив многие из них, «сняли» по 8–9 тонн стали с квадратного метра пода печи при норме 3,8 тонны.