Мужские союзы в дорийских городах-государствах (Спарта и Крит) - [2]

Тема диссертационного сочинения Ю. В. с необходимостью предполагала рассмотрение едва ли не всех общественных институтов Спарты и критских полисов, коль скоро институт мужских союзов был фундаментальным для их политических организаций; мало того, в поисках истоков мужских союзов классического времени Ю. В. обращается к гомеровским поэмам с их специфическими проблемами отражения исторической действительности. Поэтому «Мужские союзы» заведомо объемлют более широкий круг тем и вопросов, нежели можно заключить из заглавия диссертации, при том, что Ю. В. никогда не забывает о главной задаче, не позволяя себе увлечься попутными сюжетами; если иногда и может создаться такое впечатление, то оно оказывается ложным, - Ю. В. на каждом шагу демонстрирует присущее лучшим представителям нашей науки искусство обнаружения, так сказать, обходных путей к решению проблемы, извлекая нужную информацию оттуда, где ее на первый взгляд и не должно быть; такого рода, например, экскурс о Фениксе, сыне Аминтора, или целый раздел о критских ремесленниках (они важны и сами по себе). Целенаправленность проявилась, по-видимому, и в том, что Ю. В. не произвел сопоставления греческих мужских союзов с аналогичными объединениями у других индоевропейских народов, и мы не найдем у него ни слова о праиндоевропейском институте мужских союзов, а соответствующая литература в очень неполном объеме упомянута лишь мимоходом [4]. Наверное, кто-то поставит это в упрек автору; действительно, можно было бы хоть в какой-то форме обозначить свое отношение к вопросу (см. ниже, замечания В. Г. Боруховича). Но насколько я знал Ю. В., индоевропейская проблематика, базирующаяся практически исключительно на данных языка, была ему вообще чужда, как собственно и всё относящееся к лингвистике. Не слишком увлекал его и филологический анализ древних авторов, что, уже точно, достойно сожаления, и в чем, помимо личных наклонностей Ю. В., ощущается наследие alma mater, где прискорбным образом попирается принцип: una est scientia nostra. (Вспоминаю увлекательные по-существу семинарские чтения авторов, особенно, - Плутархова «Ликурга»; мне досталась «Большая ретра», я отказывался читать, ссылаясь на неисправность текста, снабженного в издании Конрата Циглера cruces interpretum и обширнейшим перечнем конъектур в критическом аппарате, ведущий же грозно настаивал, ссылаясь, в свою очередь, на то, что в его издании - Зинтениса, без аппарата и с собственной конъектурой, - ничего такого нет, и текст - удобопонятный). В этой связи обращает на себя внимание, например, глава II, в которой доля внутренней критики источника решительно уступает доле критики внешней (впрочем, без особого ущерба для дела), или явно неудовлетворительный раздел «Термины», открывающий главу III: немедленно бросается в глаза беспочвенность предположения, что у Алкмана (fr. 98 PMG) подразумеваются не τά ανδρεία, а ανδρείοι, т. е. якобы просто «группы сотрапезников», - ведь Эфор привел цитату из него, говоря именно об институте мужских домов (впрочем, ниже, стр. 204, а также в одной из позднейших статей Ю. В.[5] находим уже правильный взгляд на вещи); ссылка же на так наз. «завещание Эпиктеты» с острова Фера (IG ΧΙΙ/3, 330) начала II в. до н. э., учреждающее ανδρείος των συγγενών при святилище Муз, собирающийся один раз в год (!) в месяце Дельфиний (стк. 61), неуместна тем более, что речь идет, несомненно, о частном религиозном союзе ближайших родственников мужского пола, вовсе не имеющем отношения ни к древним мужским союзам, ни к заядлым симпосиастам. Тому, кто хочет составить себе представление об истории терминов сисситии, фидитии (филитии), андрейон и их взаимоотношениях, стоит начать со словаря Лиддела - Скотта - Джонса и краткой, но, как всегда, блестящей статьи φιδίτοα в этимологическом словаре Шантрена, а затем обратиться к соответствующим страницам у Кихле, «Lakonien und Sparta» (стр. 204 слл.), где найдется и прочая литература.

Зато он был не просто историком по-преимуществу - κατ' εξοχήν, но первоклассным историком и другого такого у нас больше нет. Филологии научиться у Ю. В. было нельзя, но никак нельзя зачислить его и в представители «исторического живописания» («Geschichtsmalerei»), противостоящего «историописанию» («Geschichtsschreibung»), его наука была строгой и лишь романтический склад души придавал некоторым его трудам субъективный облик (особенно ставшей уже знаменитой книге «Цена свободы и гармонии»). Как никому другому я обязан ему тем, что стал именно историком, а его пристрастие к Греции способствовало тому, что мне так часто приходят на ум слова великого востоковеда Теодора Нёльдеке: «Чем больше я занимаюсь азиатами (Orientalen), тем больше любви вызывают у меня греки».

Нет особого смысла останавливаться на тех или иных частных недостатках работы, имеющей такую судьбу, просто надо иметь в виду (но - без унижающей снисходительности, которая вызвала бы негодование Ю. В.), что дитя не было выпестовано родителем. Подготовить книгу к печати так, как это мог бы сделать один Ю. В., всё равно невозможно, но это еще не основание навсегда оставить ее в рукописи; убежден, что вот это как раз и было бы безответственным. Ясно во всяком случае, что речь идет о труде, без внимательного изучения которого дальнейшая работа в этой и смежных сферах во многом утрачивает смысл.