Мужские особи: виды и подвиды - [34]

Ревность — отрава жизни…

Хохотушка, болтушка и толстушка. А сокращенно — хобо-тушка или хобот. Так друзья звали Валерию в школе. И любили за легкий нрав, уравновешенный характер и готовность помочь, подставить плечо или дать дельный совет, вникнув сначала в суть дела. Годы бежали, будто их кто подгонял. Вот школа позади. Вот и институтские экзамены остались в прошлом. Лера превратилась в высокую, пышную шатенку, веселую и непосредственную, И из множества кавалеров выбрала одного, самого высокого, чтобы не стесняться своего роста и веса. Самого серьезного: она считала, что ее веселости и смешливости хватит на двоих. И еще, Витька так ею восторгался, не стеснялся демонстрировать свои чувства и всегда держал ее руку в своей. И рассказывал, рассказывал, как они будут счастливо и прекрасно жить вместе долгие годы. А потом… — Хорошо, хорошо, — смеялась в ответ Валерия, — только давай не будем умирать в один день. Иначе нашим деткам будет грустно без папочки и мамочки. Сколько там у нас деток по плану предусмотрено? А потом была свадьба, бесшабашная и пьяная, как это обычно и случается, когда за столом собираются мало знакомые между собой люди. — ее родственники, его родственники, ее друзья, его друзья. Пышнотелая невеста весело отплясывала со своими институтскими и школьными приятелями. А Витька лишь недовольно посверкивал глазами из-за стекол очков: «Это что за весельчак такой? За одной партой сидели, говоришь? А почему "хобот"? Они тебя слоном дразнили, что ли?» Тут уже не только невеста, а все в изнеможении повалились с ног от смеха. Ну, надо же такое сказать! Валерка — слон! Да, ты что? Дальше шли сбивчивые объяснения. Виктор кивал, мол, все понятно. Но в глазах притаилось недоумение и недовольство. Молодые обосновались у тещи, благо квартира позволяла жить, не толкаясь боками, все-таки три комнаты. Валерка расцвела и похорошела. Хлопотала по хозяйству, колдовала у плиты, выдумывала культурные программы на выходные. А в понедельник с удовольствием бежала на работу, предварительно «почистив перышки»: маска на лицо, питательная маска на волосы, маникюр, тщательный подбор туалетов. Виктор лишь недоумевал: «Не понимаю, ты в театр собираешься или на службу? На работе надо думать о делах, а не о цвете кофточки. Или собираешься карьеру делать с помощью декольте и макияжа?»

— Какая карьера? Какое декольте? Просто мне нравится моя работа и нравится хорошо выглядеть. Я же с людьми общаюсь, хоть и сижу в архиве.

— Вот-вот, с людьми… мужского пола, — цеплялся к словам супруг, отмечая мелкие детали: кружевное белье надела. Это в архив-то! Опять сегодня задержится, день рождения, видите ли, одна сослуживица справляет. Ну, съела кусок торта и домой, чего до одиннадцати часов там торчать?

Лера, неревнивая от природы, непосредственная и независимая, не придавала сначала значения этим Витькиным придиркам. Ей даже нравилось: вон, уже третий год замужем, а он все еще так трепетно к ней относится, как молодожен, каждый шаг отмечает, глаз с нее не сводит. Ну, ворчит иногда, что ж тут поделаешь, нет людей без изъянов.

Но, как говорится, вода камень точит. Вечные подозрения мужа, постоянные допросы с пристрастием: где была, почему табаком пахнет, кто звонил? По делам или амуры залетели? А потом и скандалы стали разгораться. Валерия, не чувствуя за собой никакой вины, сначала отшучивалась, потом оправдывалась, затем стала огрызаться и демонстративно выказывать свою независимость и самость. А потом родился Митька, так потешно похожий на отца: такие же вихры рыжеватые на затылке, такие же распахнутые карие глаза в длиннющих ресницах. Лерка осела дома, квохтала с младенцем, располнела, но стала только краше. Эдакое зефирное бело-розовое создание. И недоверию супруга не было предела. «Можно и в старом платье пойти гулять, не на подиум ведь, модели для полных показывать, а в лес с ребенком. Что это за тип с тобой поздоровался? Ах, дети вместе играют…»

Иногда, укачивая сына в кроватке, Валерка думала: «Куда девается любовь с годами? Вот ведь все у них с Виктором хорошо: и достаток, и ребенок, и человек он порядочный, но… какой-то зацикленный, зашоренный в своей ревности. Сначала она убеждала его в своей честности, клялась в любви, старалась не создавать ситуаций, чтобы не заронить в нем подозрения, но все тщетно. И ей стало обидно и противно жить под его вечно недоверчивыми взглядами, подглядываниями, подслушиваниями. И уже не хотелось говорить с ним обо всем, что касается любви и страсти, в кино и в жизни. Весь он как-то напрягается и начинает «читать между строк» про ее мнимые измены, увлечения, про несуществующих ухажеров и любовников. А потом и вовсе стало плохо. Однажды раздражение Виктора привело к жуткому скандалу, и в пылу выяснения отношений он ударил ее по лицу. От неожиданности она упала, ударилась головой о косяк, потеряла сознание. А когда очнулась, то увидела, что над ней склоняется испуганное лицо мужа с затравленными глазами. И почему-то подумала: а чего он испугался, того, что я могу умереть или наставить ему рога? Хотя, он же уверен, что я ему уже сто раз изменяла. И сквозь слезы она смотрела на этого, такого жалкого, но абсолютно чужого теперь ей человека. Увы, нелюбимого. Она кивала, утирая слезы, выслушивая его извинения и понимая, что жизнь их совместная перешла в новую фазу. Может быть, завершающую. И заплакала снова.