Мужики - [54]

— Как же, целых три морга! — бросил Антек с горечью.

— У тебя жена и дети, ты об этом помнить должен.

— Как не помнить? Помню, — процедил Антек сквозь зубы.

Они дошли до корчмы. В окнах виднелся свет, и громкие голоса слышны были даже на дороге.

— Что это, опять попойка?

— Это гуляют новобранцы, те, кого летом в солдаты взяли. Их в воскресенье угонят далеко, вот они и пьют, утешаются.

— Корчма-то полным-полна! — сказал шепотом ксендз, остановившись под тополями, откуда была хорошо видна через окно вся внутренность корчмы.

— Да, сюда сегодня хотели сойтись мужики, посоветоваться насчет того леса, что помещик продал на сруб.

— Ведь не весь лес продал, еще сколько осталось!

— Пока с нами не поладит, ни одной сосенки тронуть не дадим!

— Как это не дадите? — спросил ксендз немного испуганно.

— А так — не дадим и все. Отец хочет с ним судиться, а Клемб и другие говорят, что суда не надо, но рубить лес они не позволят и, если понадобится, всей деревней пойдут, с топорами и вилами — своего не уступят.

— Иисусе, Мария! Как бы беды не вышло! Ведь тут без драки не обойдется.

— Не обойдется. Как проломят топорами две-три башки в усадьбе, сразу справедливости добьются!

— Антек, да ты со злости рехнулся, что ли? Глупости мелешь, милый мой!

Но Антек уже его не слышал — он метнулся в сторону и исчез в темноте. А ксендз торопливо зашагал домой, услышав издали стук колес и тихое ржание своей кобылы.

Антек шел по направлению к мельнице, по другой стороне озера, — для того, чтобы не проходить мимо дома Ягны.

Занозой впилась она ему в сердце, острой занозой, — ни вытащить, ни убежать от нее!

А из окон ее хаты струился свет, такой яркий и веселый Антек остановился — хотелось хоть один разок, последний, заглянуть туда… или хотя бы выбраниться и тем душу отвести! Но что-то рвануло его с места, и он вихрем помчался прочь, ни разу не оглянувшись.

— Не моя она больше — отцова! отцова!

Он бежал к мужу сестры, кузнецу. Совета и от него никакого не ждал, но хотелось побыть среди людей, только бы не там, в отцовской избе… Ох, этот ксендз! Работать уговаривал! Сам ничего не делает, никаких забот и хлопот не знает, ему легко других подгонять! Про детей напоминал, про жену… Как про нее забудешь — до смерти надоели ее слезы, ее кроткая покорность, ее, собачьи молящие глаза… Эх, если бы не она, если бы он не был сейчас женат!..

— Господи! — тяжело простонал он. Его охватил порыв такого дикого, безумного гнева, что хотелось схватить кого-то за горло, душить, терзать, бить смертным боем!

Но кого? Он сам не знал, и гнев отхлынул так же внезапно, как пришел. Пустыми глазами смотрел Антек в ночь, слушал, как ветер бушевал в садах, гнул деревья и они хлестали его ветками по лицу. Медленно плелся он, вдруг так ослабев, что еле передвигал ноги. Тоска давила сердце, и он уже забыл, куда идет и зачем.

— Отцова теперь она, отцова! — твердил он про себя, все тише, как молитву, которую боишься забыть.

Кузница была освещена красными отблесками огня, мальчик раздувал его мехами с таким азартом, что раскаленные уголья трещали и вспыхивали кровавым пламенем. Кузнец стоял у наковальни в кожаном фартуке. Руки его были обнажены, шапка сдвинута на затылок, а лицо закопченное, только глаза на нем светились, как уголья. Он ковал раскаленное докрасна железо так, что гул стоял, а искры дождем брызгали из-под молота и шипя гасли на сырой земле.

— Ну как? — спросил он через минуту.

— Э, что говорить!.. — отозвался Антек тихо. Он прислонился к кузову одной из повозок, дожидавшихся оковки, и смотрел в огонь.

Кузнец работал усердно, раскалял на огне железо и ковал, мерно звеня молотом, помогал мальчику действовать мехами, когда нужен был огонь посильнее, и украдкой все поглядывал на Антека, пряча в рыжих усах злую усмешку.

— Ты, кажись, ходил к его преподобию? Ну что же?

— Ничего. То же самое услышал, что в костеле.

— А ты другого ждал? — иронически засмеялся кузнец.

— Ксендз ведь человек ученый, — сказал Антек, оправдываясь.

— Он учен брать, а не давать людям…

Антеку уже не хотелось спорить.

— Пойду в избу, — сказал он через минуту.

— Ступай. Я жду войта, и мы с ним туда придем. Махорка на шкафчике, кури…

Антек уже не слышал его слов. Он пошел в избу, стоявшую по другую сторону дороги, против кузницы.

Сестра его, Магда, разводила огонь в печи, а старший мальчик сидел у стола за букварем. Поздоровались молча.

— Учится? — спросил Антек. Мальчик громко читал, водя оструганной палочкой по буквам.

— Да, с самой осени. Мельникова дочка его учит — моему все некогда.

— И Рох со вчерашнего дня начал детей учить у нас в избе.

— Я тоже хотела Яся туда посылать, а мой не пустил, — оттого, что у отца. Да еще он говорит, что дочка мельника больше Роха знает, она в Варшаве училась.

— Верно… верно, — подтвердил Антек рассеянно, только для того, чтобы что-нибудь сказать.

— А Ясек такой понятливый, учительница даже удивляется!

— Ну, еще бы — кузнецово семя! Такого умника сын!

— Зря ты Михала высмеиваешь. Он правильно говорит, что пока отец жив, он всегда может запись отобрать.

— Ну да, вырви у волка из пасти, попробуй!.. Шесть моргов земли! Мы с женой чуть не в батраках у него работаем, а он землю отдает чужой, бог весть кому…