Мужики - [43]

Скрипач играть не перестал, но теперь он рванул лихую мазурку, а за нею — обертас,[12] такой веселый, что девушкам трудно было усидеть на месте. Они в упоении поводили плечами, сжимали вздрагивавшие колени, а парни задорно притопывали в такт и подпевали. Изба наполнилась таким шумом, топотом, смехом, что дребезжали стекла.

Вдруг в сенях завизжала и страшно завыла собака. Все разом умолкли.

— Что там такое!

Рох кинулся в сени так быстро, что чуть не упал, наткнувшись на сечку.

— Ничего, кто-то из ребят дверью прищемил хвост собаке, вот она и завыла, — объявил Антек, выглянув в сени.

— Витека, небось работа! — заметил Борына.

— Ну, вот еще! Станет Витек собаку обижать! Ведь он по всей деревне всякую дохлятину собирает и лечит! — горячо заступилась за мальчика Юзя.

Рох вернулся в комнату очень рассерженный. Он, видимо, освободил собаку, так как визг ее слышался теперь уже где-то во дворе.

— И собака божье создание, она обиду чует, как человек. У Иисуса тоже была своя собачка, и он ее никому в обиду не давал, — сказал он взволнованно.

— Неужто Господь стал бы собаку держать, как простой человек? — усомнилась Ягустинка.

— А вот я вам говорю, что была, и называл он ее Бурек.

— Вот так-так!.. Ну!.. Да не может быть! — раздались удивленные голоса.

Рох с минуту молчал, потом поднял седую голову, устремил в огонь бесцветные, словно выплаканные глаза и, перебирая четки, начал тихо:

— В далекие времена… когда Иисус ходил еще по земле и сам творил суд над людьми, случилось то, что я вам расскажу.

Шел Иисус на храмовый праздник в Мстов, а дороги никакой не было, одни лески глубокие — да горячие, потому что солнце припекало здорово. Духота была как перед грозой. И нигде никакой тени, некуда укрыться от солнца.

Великое нужно было Иисусу терпение: до леса было еще далеко, а он от усталости ног не чуял, и ему страшно хотелось пить. Он то и дело присаживался отдохнуть на песчаных пригорках, но там еще сильнее пекло солнце, рос один коровяк, и тень была только от его сухих стеблей, — птичке и той укрыться негде было.

И не успеет Иисус присесть передохнуть, а нечистый уже тут как тут! Кидается, как ястреб поганый сверху на усталую пташку, и роет копытами песок и мечется — такую пыль поднимет, что света божьего не видно.

Иисус, хотя уже еле дышал, вставал и шел дальше и только посмеивался над глупым бесом, — знал он, что нечистый хочет его с дороги сбить, чтобы он не шел на богомолье и не спасал грешников.

Шел, шел Господь, пока не пришел к лесу.

Отдохнул он тут маленько в тени, поел кое-чего, что у него в суме было, потом выломал себе хорошую палку, перекрестился и вошел в лес.

А лес был старый, дремучий, и болота в нем непроходимые, топи, трясины, чаща такая, что не всякая птица проберется. Только Иисус вошел в лес, — нечистый деревьями как затрясет, как начнет выть и ломать сосны! А ветер, всегдашний чертов работник, давай ему помогать: ломать сучья, дубы выворачивать и гудеть и выть по всему лесу, как оголтелый.

Темень — хоть глаз выколи, шум, треск, буря… а тут какие-то звери, дьявольское наваждение, выскакивают и зубы скалят, и рычат… пугают Иисуса… глазищи у них так и светятся! Когти выпускают, а схватить не смеют, — как же, сам Иисус Христос, не кто-нибудь!

Ну, Господу это запугивание уже надоело, он на праздник спешил. Вот он лес-то и перекрестил, и сразу все бесы и их кумовья пропали в трясинах.

Осталась только одна дикая собака, — в те времена собаки еще не жили при людях.

Бежал этот пес за Иисусом, лаял на него, хватал его за ножки святые, за суму, рвал на нем зубами кафтан и добирался до тела. Но Иисус милосердный, который никогда ни одну живую тварь не обижал, говорит:

— На тебе хлебца, дурачок, коль ты голоден! — и бросает ему хлеб из сумы.

А пес такой злой, что ничего знать не хочет, — зубы скалит, ворчит, лает и уже рвет Иисусовы штаны.

— Я тебе хлеба дал, не трогал тебя, а ты мне одежу рвешь и лаешь попусту! Дурачок, Господа своего не узнал! За это ты человеку служить будешь и жить без него не сможешь, — молвил Иисус так строго, что пес хвост поджал, завыл и, как одурелый, побежал куда глаза глядят.

А Иисус пришел на богомолье. Народу — что деревьев в лесу, что травы на лугах, видимо-невидимо. А в костеле пусто, оттого что в корчме музыка играла, и перед папертью — целая ярмарка. Пьянство, распутство, грех всякий, как и в наше время бывает.

Выходит Иисус из костела после обедни, смотрит — а толпа, как колосья под Петром, колышется и во все стороны разбегается. Бегут — кто с кнутом, кто жердь из плетня выдернул, кто за кол хватается, а иные камней на земле ищут. Бабы орут, лезут на плетни, на возы, дети плачут, и все кричат:

— Бешеная собака! Бешеная собака!

А собака с высунутым языком мечется между ними и — прямо на Иисуса.

Господь не испугался — узнал ту самую собаку из леса. Распахнул кафтан и говорит:

— Пойди сюда, Бурек, тебе со мной лучше будет, чем в лесу.

Прикрыл ее полой, простер над ней руку и молвил:

— Не убивайте ее, люди, она тоже божья тварь и голодная, несчастная, бездомная и загнанная.

Но мужики закричали, заворчали и ну стучать кольями в землю: дескать, это зверь дикий, бешеный, немало он у нас гусей да овец перетаскал! Сколько мы убытку от него постоянно терпим! Да и человека он не пожалеет — чуть что, зубами вцепится! Никому без палки в поле нельзя выйти, потому что от этого дьявола никуда не денешься. Убить его надо непременно.