И тут он увидел Гришу Исакова в прекрасных болотных сапогах. Гриша шел в столовую вместе с Соней. Они не смели идти под руку, но шагали согласованным шагом, касаясь плечами. Сергей вспомнил свою дорожную обиду и не без злорадства крикнул:
– Товарищ поэт, постой-ка! Ты мне как раз и нужен.
– Я?
– Собственно говоря, твои сапоги, но вместе с тобою.
Он записал фамилию и велел после чая прийти на угол против церкви. И тут же отвернулся, заметив другого обладателя сапог.
Стоя у входа в столовую, он смотрел в ноги проходящим и быстро пополнял список.
Епифанов заинтересовался:
– А куда вы пойдете?
– В тайгу, сплавлять лес, – важно проронил Сергей, как будто для него это было совсем привычное и хорошо знакомое занятие.
– Ух ты! Вот это я понимаю.
Епифанов покосился на свои щегольские желтые ботинки, потом махнул рукой и заявил:
– Где наша не пропадала! Пиши. Пойду с вами.
– Да ты без сапог. Нельзя.
– А на кой черт мне сапоги? – закричал Епифанов. – Я сам хорош. Наше дело водолазное, воды не боимся.
Через минуту он уже хвастался в столовой и уговаривал своего приятеля Колю Платта:
– Пойдем, браток! В тайге сейчас красота. А к воде нам не привыкать. Пойдем, жалеть будешь.
Но соблазнить Колю Платта ему не удалось.
Составив список и позавтракав, Сергей побежал в контору. «Амурский крокодил» вызвала местного жителя, который должен был идти проводником, и послала обоих к Гранатову. Гранатов выдал две палатки, хлеб, консервы, спички, табак и соль. Сергей выпросил еще несколько кружек, но чайника не нашлось. Проводник сказал, что возьмет свой.
Группа обладателей сапог и Епифанов в желтых ботинках уже поджидали на углу. Сергей распределил грузы на всех.
Увидав проводника, Гриша Исаков радостно вскрикнул:
– Тарас Ильич, и вы с нами!
Тарас Ильич сдержанно ответил:
– До места доведу – и все. Без меня вы и в месяц не найдете. – И взвалил на себя скатанную палатку, ловко привязав к ней охотничий, видавший виды чайник.
Соня провожала маленький отряд за деревню. Сергей мрачно поглядывал на нее. До чего глупо так влюбляться!
– Шла бы лучше домой, – сердито сказал он, – ноги промочишь.
– И в самом деле, мокро, – беззлобно подхватила Соня и стала прощаться с Гришей.
Оба отстали.
Отряд пошел не по речке, оставшейся где-то сбоку, а напрямик через тайгу, еле заметными тропами. В тайге местами еще лежал почерневший снег, но весна уже торжествовала, сочась томными, сладкими древесными запахами. И хотя спутавшиеся ветви деревьев были черны и голы, чувствовалось, что весна уже колдует над ними и не сегодня-завтра все это воспрянет, распустится, расцветится весенними нежными красками.
Идти было тяжело. То и дело перелезали через вывороченные бурями деревья. Ноги вязли в болоте. Чавкала под сапогами вода. Ботинки Епифанова уже насквозь промокли, но Епифанов безмятежно шагал своей флотской развалочкой, восторженно втягивая в ноздри весенние запахи и поглядывая вокруг с жизнерадостным любопытством. В начале пути переговаривались, шутили. Потом устали, пошли молча.
На исходе третьего часа впереди мелькнул просвет. Еще сотня шагов – и показались штабели бревен.
– Пришли, – сказал Тарас Ильич.
– При-шли-и! – заорал Сергей и побежал вперед. Усталости как не бывало. Все побежали за Сергеем, один Тарас Ильич продолжал шагать неторопливой размеренной походкой привычного к ходьбе человека. Комсомольцы бежали, перепрыгивая через бревна, обегая штабели.
Снова они услыхали рокочущий шум воды, потом вдруг открылось глазам – в низких берегах, обмывая затопленные кусты, несется небольшая и бурная горная река. И весь ее правый берег, сколько видит глаз, – в поваленных очищенных стволах.
Комсомольцы жадно пили вкусную студеную воду. Закусили хлебом; немного отдохнули. Сергею хотелось спросить Тараса Ильича, что надо делать, но самолюбие помешало – как-никак он начальник партии, а Тарас Ильич только проводник. Да и мудреного ничего нет.
– Вали в воду! – крикнул Сергей и со всей силой толкнул ближайшее бревно. Бревно подскочило и тяжело плюхнулось в воду, взметнув серебряные брызги. Всем понравилось. Один-другой, развлекаясь, схватились за бревна. И пошло. Не то работая, не то играя, комсомольцы наперегонки сталкивали в реку пахучие, верткие, скользкие стволы.
Тарас Ильич остался в стороне. Он растерянно улыбался. Казалось бы, он знал в этой работе все, что только можно знать. Он мог безошибочно сказать, какие мускулы будут после нее болеть. Он знал, в каких местах появятся на ладонях свежие мозоли. Он знал все возможные случаи, осложняющие работу, – то зацепится корявое бревно, то рухнут разом несколько, то щепа занозит руку. Но он не знал, не догадывался, не мог даже предположить, что в этой работе есть радость, игра, увлечение…
«Ну, я пойду», – сказал он сам себе… и остался.
Комсомольцы забыли о нем. Только Епифанов азартно крикнул:
– Давай к нам, отец! Гляди, как пошло!
Непрерывно шлепались в воду бревна, воздух серебрился от брызг.
Тарас Ильич не ответил Епифанову. Какая-то глубокая обида за себя поднималась в нем при виде этого неожиданного веселого порыва молодежи.
Но молодежь не знала, как работать. Парни сталкивались, толпились в одном месте, мешали друг другу. Тарас Ильич оживился, вмешался, накричал на одного, убедил другого, расставил людей правильно.
