Мужчины как дети - [26]

– Нравится тебе или нет, а я с этими людьми работаю, и ты будешь им улыбаться.

– Я могу еще и попой повертеть, – предложила она. Но когда они пришли, Лида увидела, насколько не вяжется ее простая бессиликоновая внешность с этой пестрой пошлой женской толпой, увешанной бриллиантами.

– Здесь что, цирк? Это же цирковые костюмы, да? – ехидничала она. Павел злился, потому что понимал и сам, до какой степени они тут чужие.

– Можно же потерпеть! – ругался он, когда Лида, с ее высшим гуманитарным, переспрашивала какую-то куклу с ярко-красными губами:

– Реально крутое золото в Турции? Никогда не задумывалась. – И пьяная, шумная, подходила к Паше, обхватывая его за шею, шептала:

– Почему ты не возишь меня в Турцию? Я тоже хочу быть как елка! И сиськи мне сделай.

– Поехали домой! – рявкнул он и запихнул ее тогда в машину. Но на следующий же день Лида, проснувшись, деловито спросила, действительно ли он уверен, что это хорошая мысль – делать дела с этими вчерашними людьми? И нравится ли ему та жизнь, которую они собираются вести.

– А ты думаешь, откажешься от таких денег? Или мне идти со своим дипломом работать на стройку? Месить бетон?

– Месить бетон, м-м-м, ты будешь сильным, загорелым, с вот такими (тут она сделала жест, как будто показывала размеры рыбы) ручищами. Будешь материться. Что может быть романтичнее! – пожала плечами она. А днем, пока Паша был на работе (будем называть это так, потому что у них тоже был офис, значит, все же это работа), Лида позвонила своей вчерашней знакомой с вечеринки, спросила, какой салон красоты (опупенный салон) она ей посоветует. Лида перекрасилась в радикально-белый цвет, записалась в солярий, сделала татуаж губ.

– Что это?! – вытаращился он.

– Это? Лох-несское чудовище, – рассмеялась она. Губы после татуажа ныли, были огненно-красными, жуткими, воспаленными, но смотрелись, как она и хотела, – вульгарнее некуда. То, что через пару недель цвет примет вполне натуральный оттенок – этого она говорить не стала, зачем перегружать человека лишней информацией?

– Это же жуть!

– Я хотела еще узнать про искусственную грудь, но подумала, что тут надо у тебя уточнить, какую делать – пятую или шестую. Ты любишь арбузы?

– Ты с ума сошла! – орал он, бегая по квартире.

Лида наслаждалась. Того эффекта, которого она добилась вечером, ей хватило вполне. Павел был в ярости. Сколько же воды утекло с тех пор! Пятнадцать лет. Конечно, понятно, что все эти акции, так сказать, протеста были глупостью, дурачеством. Разве можно воевать с армией, паля из водного пистолета? Со временем Лида успокоилась, привыкла. Люди вокруг тоже изменились, бритые затылки обросли, красные пиджаки ушли в небытие, их место заняли дорогие твидовые благородных цветов. От прежних представлений о том, какова должна быть жизнь, остались только заборы да колючая проволока во «Французских озерах», но и этот анахронизм постепенно сходил на нет. И Подмосковье пестрело рекламами «бельгийских деревень» резорт-класса, в которых (как особенная гордость создателей) сплошные заборы были строго запрещены. Лида уже не хотела ничего. Она жила своей жизнью, в белый цвет красилась все равно, Павлушке назло. Впрочем, со временем ей даже понравилось выглядеть дорого, она занималась своим стилем, никакого больше татуажа, конечно. Здоровье и красота. Бегом от инфаркта в торговые центры. Они все были как члены негласного клуба, определяющие друг друга по внешнему виду – загар, волосы, кольца, ногти. Запах. Марка машины. Рассказы о поездках в Европу. Потухший взгляд. Страхи, коим нет числа, из которых главный – что муж найдет какую-нибудь новую блондинку, только другого года выпуска, с автоматической коробкой передач, которая и уведет кормильца. Или, еще хуже, залетит. От блондинки избавиться еще можно, а от спиногрыза – никогда.

Лиде это все было безразлично. У нее был дом, потом родилась дочка, которая наполнила жизнь смыслом. К чему трепыхаться, если все равно ничего не можешь изменить. Она жила, стараясь не думать ни о чем, однако где-то подспудно каждый день ожидала, что что-то случится. Не боялась, но ожидала, как неизбежности. Если ходишь по лезвию бритвы, глупо рассчитывать на какую-то стабильность.

Возможно, она даже хотела, чтобы что-то произошло и разорвался бы этот удобный привычный круг. Иногда она мечтала, что Степанова возьмут или, еще лучше, Свитского поймают за одно место, и он, как Чичваркин, будет прятаться, как крыска, по Лондонам да по офшорным зонам. Свитского не будет – и Степанов кончится. Однако все процветали, она им улыбалась. И представить, что все обернется вот так, не могла. С трубками и капельницами. Но… случилось же, что ж теперь. Значит, такова воля…

Да, Павел так и не стал своим, а, таким образом, зачем не своему платить? Тем более его задаваке жене. Пусть теперь попляшет, поухаживает за мужем. Ника – другое дело, от степановской жены может быть много проблем – Степанов все-таки был фигурой! А от Пашкиной вдовы, ой, простите, еще пока нет, но всему свое время, – от нее какой вред? Никакого на нем бизнеса, никакой собственности, нету сложностей. Знает он много, спору нет, но тут вообще думать не о чем – он же там, в облаках, не расскажет, а если и расскажет, проку мало. В себя если придет – тогда и надо разговаривать. А что он в себя придет, надежд мало. Конечно, была определенная проблема, что Лида живет рядом с ними, так это потому что Степанов в свое время сразу несколько участков выкупил. Ему так удобнее было. Пусть ее живет, кто ей не дает? А платить ей не за что. Надо, конечно, посмотреть бумажки какие, дела принять. На всякий случай.