Мужчина в интерьере с любовницами и собакой - [19]

Трубку она взяла после первого же гудка.

– Приезжай, слышишь! Немедленно приезжай! – тут же истерично закричала она.

– Да что случило-то?

– Я тебе сказала – приезжай! Или пожалеешь! Или.. или… – она не закончила, так как зашлась рыданиями.

– Хорошо, через час буду, – пообещал я и нажал клавишу отбоя.

После я этого я сразу же перезвонил Маше и честно признался, что вынужден поехать домой к нашей методистке Ульяне Игоревне. Но соврав, само собой, о причине этого вынужденного визита:

– Маш, она заболела, попросила кого-нибудь приехать помочь ей с продуктами…

– А ей что помочь некому? – недовольно спросила Маша.

– Некому, – со скорбью в голосе ответил я. – Я ж тебе говорил, что у нее муж недавно умер. А больше никого у нее нет…

– Ну ладно.. – Маша была явно рассержена. – Позвони как освободишься.

Я пообещал, что обязательно позвоню, и поспешил к Ульяне Игоревне, до которой, к слову, надо было еще доехать. Жила она в районе Митино, а это предвещало нелегкий путь. И я не ошибся. Автобус я ждал минут тридцать, а потом еще около часа тащился по пробкам. За это время обе моих женщины успели позвонить мне по несколько раз, в попытке выяснить где я нахожу. Обеим, впрочем, я отвечал одно и тоже.

Час в автобусе показался мне вечностью. В портфеле у меня лежал журнал "Вопросы философии" с последней статьей Окуницына, но достать его не представлялось никакой возможности – я был зажат со всех сторон. Не зная чем себя занять, я углубился в свои размышления. Думал я об Ульяне Игоревне, с которой мне предстояло разговаривать. Думал я о Маше, которая будто что-то подозревала.

Думал я об Окуницеве… Обо всех понемножку.

Наконец автобус дополз до нужной мне остановки. Протиснувшись сквозь толпу, я вынырнул на улицу, тут же попав обеими ногами в глубокую лужу не то грязи, не то цемента.

И не Былов этом ничего удивительного – вокруг шла стройка. Мне казалось, что в Митино уже все давным-давно было построено, но я жестоко ошибался. Новые дома возводились буквально со всех сторон. Вынув из кармана бумажку с адресом Ульяны Игоревны, который я перед выходом узнал у секретаря на кафедре, я озадаченно покрутил головой, пытаясь определить нужное мне направление. Но однообразность пейзажа и обилие строительной техники делали это практически невозможным.

Пришлось обращаться к народу.

И народ помог. Тут же бойко стал указывать как пройти, где лучше обогнуть стройку, мимо какого магазина проскочить… Был бы я террористом, то за пять минут смог бы выяснить все об инфраструктуре района и путях отступа из него, после свершения злодейского акта. Никак, никак люди не перестоятся – все выкладывают первому встречному. А надо ли перестраиваться-то?…

С этими мыслями я дошел до подъезда Ульяны Игоревны и позвонил в домофон.

– Это ты? – услышал я знакомый голос.

– Я, – подтвердил я, не зная, правда, кого сама Ульяна Игоревна имеет ввиду.

Но ввиду она имела именно меня.

Я не успел закрыть за собой входную дверь, как пожалел, что поддался на этот дешевый женский трюк – выдавить из себя слезу, надавить на жалость. Ульяна Игоревна устроила концерт. Даже не концерт, а некое шоу, с падениями на пол, разрыванием на себе шелкового халатика, морем слез, океаном проклятий и целой вселенной мольбы. Суть этого шоу сводилась к тому, что теперь она осталась совсем одна и, если мне взбредет в голову ее бросить, то она расскажет всем, чем мы с ней занимались и кто я вообще такой.

– А кто я такой? – недоуменно поинтересовался я, после того, как она озвучила эту свою идею.

– Сволочь ты! – закричала Ульяна Игоревна. – Попользовался, значит, и все? И девке твоей я все расскажу.!

– Ты думай, что говоришь! – пригрозил я.

– А я думаю, Вадечка, думаю! – она театрально рухнула на диван и зашлась в рыданиях. – Я думаю! Я уже твоей Маше позвонила! Понял?

– Чего? – на всякий случай переспросил я. – Что ты сделала?

– Маше твоей все рассказала! Вот что!

Я тут же набрал машин номер.

– Больше мне не звони, – услышал я в трубке.

Больше Маша ничего не сказала и отключилась.

Прямо скажем, Ульяна Игоревна сама подписала себе приговор, рассказав все Маше.

Теперь терять мне было нечего. Сплетен на кафедре я не боялся, а Маша больше не желал меня знать.

Я молча встал, одел свой плащ и измазанные не пойми чем ботинки, прихватил портфель и под сопровождение громогласных рыданий несчастной одинокой стареющей женщины вышел прочь.

С этого дня мы с Ульяной Игоревной больше не предавались плотским утехам, а отношения наши перешли в сугубо рабочую стезю. На кафедре она, конечно, никому ничего не рассказала, так что ту мне не пришлось испытать и толики неудобства, а вот с Машкой…

К Маше я поехал в тот же вечер. Дверь мне открыл ее отец, сообщивший, что Маша видеть меня не желает. Но сам он был настроен куда более благодушно. Прикрыв за собой входную дверь, он вытащил пачку сигарет, закурил и принялся расспрашивать у меня, что же все-таки произошло.

Я рассказал. Не совсем так, как все было на самом деле, но в принципе честно.

Сокрыв истинный возраст методистки, я поведал, что, действительно, имел с ней связь, но было это до Маши. А она все представила вон в каком свете!