Мужчина моей мечты - [87]

Как-то раз в конце сентября (к тому времени я уже прожила в Чикаго три недели) мы с Генри и его другом Билли отправились в Милуоки на встречу «Брюерс» и «Кабс». Признаться, я даже не знаю правил игры в бейсбол, но Генри сам купил мне билет за свои деньги и настоял, чтобы я поехала с ним. На стадионе Билли пообещал, что за каждое очко, которое заработают «Кабс», он съест хот-дог. После пятого хот-дога у него скрутило живот, а после седьмого он уже не мог следить за игрой. Парень просто сидел, упершись локтями в колени и уткнув лицо в ладони.

После игры, когда мы поехали домой в Чикаго, Билли заснул на заднем сиденье, а мы с Генри слушали по радио рок-музыку. Стоял один из тех тихих приятных вечеров, которые часто бывают ранней осенью. Сначала мы обсуждали ситуацию с сестрой Генри, потом говорили о новом доме, который строят около его жилья. О Дане мы не вспоминали, потому что разговоры о ней стали для меня просто невыносимыми. Они либо приводили меня в возбуждение, либо мне от них становилось грустно, а тот вечер был тихим и спокойным. Я высунула руку из окна, встречный ветер давил на ладонь, и в ту секунду я почувствовала, что никогда и никого не смогу любить сильнее, чем люблю Генри. Мне нравилось, что он спокойно и уверенно ведет машину; что на стадионе он купил мне гигантский палец, которыми размахивают болельщики на трибунах; что для него было важно, чтобы я поехала с ним на игру и что он хотел, чтобы я поехала с ним. Я никогда не забуду, как по приезде в Чикаго он учил меня открывать вино, правильно парковаться и говорить по-испански «Ты хитрый гад»; мне казалось, что эти навыки всегда могут пригодиться в жизни, полной веселых переделок. Мне нравилось, что после того, как однажды я рассказала ему, как в школе моя сестра учила меня петь «Under Му Thumb» группы «Роллинг Стоунз», подставляя вместо местоимений «она» и «ее» местоимения «он» и «его», в следующий раз, когда мы услышали эту песню по радио, Генри, не задумываясь, начал подпевать именно с такими словами. Я с восторгом отмечала про себя, как потрясающе он выглядит в ковбойской рубашке с жемчужными застежками, в галстуке марки «Brooks Brothers» и в спортивной майке, когда, еще весь потный, встречает меня в спортзале после баскетбола. Мне нравились его красивые пальцы, которые от основания до кончиков не сужаются, а остаются одинаково широкими. Я искренне радовалась тому, что Генри прекрасно знал мои привычки и однажды, когда мы ужинали в открытом ресторане, сказал: «Садись лицом к улице», потому что запомнил: я не люблю сидеть к улице спиной. Позже, когда я думала, как мне отделаться от него, у меня возникло желание научить кого-то другого, так же как и он, понимать меня, но это, уверена, особенно если речь идет о гипотетическом человеке, очень трудная задача.

В тот вечер, возвращаясь домой с бейсбольного матча в Милуоки, я не сомневалась, что мне ничего не нужно от жизни, кроме как сидеть на переднем сиденье машины рядом с Генри. В Чикаго он сначала отвез домой Билли, хотя это было совсем не по пути (он всегда отвозил меня домой последней). Подъехав к моему дому, Генри остановил машину, и мы еще минут десять говорили о всякой ерунде. Мне так захотелось прикоснуться к нему, что я, перестав ощущать свое физическое тело, словно бы превратилась в несущийся метеор страсти, но тут он сказал: «Что-то устал я. Поеду отсыпаться». Генри всегда первый начинал прощаться, потому что он мог это сделать, а я нет. Самое ужасное было оказаться дома одной, когда все еще ощущаешь себя метеором и в тебе кипят желания.

Я не переставала верить (кроме тех ужасных минут, когда все начинало казаться совершенно невозможным), что Генри и Дана расстанутся и у нас с ним начнутся «правильные» отношения — такие, которые заканчиваются свадьбой. Меня тревожило лишь то, что мы были друзьями. Я представляла, как он первый раз меня поцелует, а я не смогу расслабиться и буду чересчур напряжена, и после такого поцелуя Генри, не догадываясь о причинах, больше не захочет со мной целоваться. Однако же я была уверена в Генри и не сомневалась, что наконец-то началась настоящая жизнь, а все, что было до этого, — лишь прелюдия.

Как-то зимой, в одну из суббот, когда Дана уехала к родителям в Вашингтон (округ Колумбия), мы с Генри отправились ходить на снегоступах (это была его идея). Вечером у него дома мы готовили тако, пили пиво и слушали Брюса Спрингстина. В три часа ночи я упала на диван, вытянула ноги на кофейный столик и сказала: «Генри, иногда мне кажется, что у нас с тобой какие-то странные отношения». Мне никто никогда не говорил, что такие разговоры ни к чему не приводят, что проще подойти к человеку и поцеловать его, так как болтовня по сравнению с нежным и жарким поцелуем ничего не значит. Он, конечно, и после этого может отвергнуть тебя, но лишь потому, что ему неприятно с тобой целоваться. Однако это намного более честный повод, чем все те, которые мы выражаем словами.

Генри молчал, напряжение росло, и все еще были возможны два противоположных варианта. Но тут он сказал: «Иногда мне тоже так кажется», и, даже несмотря на то что в этих словах был какой-то намек, я в ту же секунду поняла, что окончание разговора только расстроит меня. Будут и вспышки радости, но главным в нем для меня будет одно: печаль. Генри снова надолго замолчал, а затем серьезно произнес: