Муж, жена и сатана - [40]

В поисках экспонатов Алексею Александровичу не раз довелось совершать длительные путешествия по России, из которых привозил он не только театральные раритеты. Доставались ему и произведения народного искусства, и всякая мебель, и старинные русские костюмы. Бывая за границей, неустанно обходил он антикварную торговлю, привозил личные вещи театральных знаменитостей, коллекцию масок итальянского театра комедии; многие редкие экземпляры отыскивались и среди музыкальных инструментов.

Попутно поискам своим не гнушался принимать дары и таких же, как сам, ценителей театра. Притоку этому способствовали в немалой степени и «Бахрушинские субботы», где собирались известные актеры, режиссеры, прочие знаменитости. Южин, Ермолова, Шаляпин, Собинов, Станиславский, Немирович-Данченко — со временем все они стали завсегдатаями дома на Лужнецкой улице.

Создав раздельно с прочими экспонатами литературный раздел, Бахрушин-младший собрал к тому же редкие издания пьес Сумарокова, Пушкина, Грибоедова, Островского. Ну и, конечно же, Николая Васильевича, Гоголя. В подразделе рукописей стали числиться письма, записные книжки, дневники, сочинения по истории театра, театральные альманахи, журналы, сборники.

И вновь: Сумароков, Писемский, Помяловский, многие другие — свыше тысячи наименований. И там же, но снова отдельным значением — Николай Васильевич, чей драгоценный ему череп переехал в новое место обитания вместе с владельцем.

В драматическом разделе хранились декорации, афиши, программы, портреты и скульптурные изображения актеров и драматургов, предметы театрального быта. Среди произведений декораторов были и работы крупнейших театральных художников: Константина Коровина, Александра Головина. Там же находилась портретная галерея: рисунки, гравюры, литографии, живописные и скульптурные произведения, большая коллекция фотографий. Театральный быт был представлен предметами, сопутствующими завзятым театралам, как например, уникальной коллекцией зрительских трубочек и театральных биноклей. Музыкальный отдел состоял из инструментов разных времен и народов: здесь соседствовали славянские гусли, румынская кобза, европейская мандолина, китайская флейта, африканские трубы. Со временем собрание его приобрело широчайшую известность. К Бахрушину стали обращаться ученые, историки театра, издатели, режиссеры.

В 1897-м Алексея Александровича избрали в совет Российского театрального общества, где он вскоре возглавил Московское театральное бюро. Тогда же, в 1897 году, он выставил свою кандидатуру в городскую Думу и стал ее гласным с 1901 по 1906 год. И, несмотря на короткую народную смуту, случившуюся в 1905 году, ничто не предвещало в эти счастливые для него и остальных Бахрушиных годы процветания семьи и дела, какому отдавался он без остатка, зловещих перемен, до которых России оставалось не так уж много времени.

14

Декабрьский мятеж 1905 года отшумел в Москве пресненскими баррикадами, не задев ни дома Алексея Александровича, ни коллекции его, ни жизни или же здоровья, ни чести — в отличие от богатейшего Саввы Морозова, тоже известного мецената, или же Николая Шмидта, крупного фабриканта. Те, как выяснилось потом из найденной переписки, оказались замешанными в восстании самым непосредственным образом.

Бои и стычки, имевшие место в Москве в ходе революционных событий, основным полем для действий избрали другие московские географии, весьма отдаленные от Лужнецкой улицы. Да и продлились, в общем, недолго. Шесть рот лейб-гвардии Семеновского полка под командованием полковника и восемнадцати офицеров при поддержке драгунов и казаков быстро очистили мятежные районы при помощи артиллерии и многочисленных арестов.

Именно в те дни в мятежной Москве объявился Яновский, внучатый племянник Николая Васильевича Гоголя, лейтенант военно-морского флота, мало кому известный как родственник классика. Трудно сказать, что именно привело его в революционную Москву. По одним слухам, был он непосредственным участником событий, хотя доподлинно не скажет никто, на чьей стороне выступал. По другим — в силу личных неприятностей на любовном фронте и неудач по службе просто искал уединения в столице, пытаясь обрести для себя новое занятие после прекращения службы на флоте. Зато, как было известно от нескольких близких ему людей, характер его отличался заносчивостью и несдержанностью на слово, а порою и откровенной грубостью. И родство свое, мало кем признаваемое, поскольку вторую, знаменитую, часть фамилии не носил, подтвердить лейтенант желал многажды, используя всякий случай и оборот событий. Те немногочисленные знакомые, которые так или иначе пересекались с ним в течение четырех неполных лет, пока он, время от времени наезжая в Москву, продолжал дослуживать срок на флоте, говорили после, что лейтенант не раз изъяснялся на тему приверженности своей и беспримерной любви к деду, хотя и не родному, если смотреть прямую линию. При этом неоднократно он же выражал намеренье собрать средства, чтобы возвести ему памятник, достойный великого русского писателя. По отношению к завещанию великого родственника своего, просившего памятников ему не устанавливать, выражал недоверье и этого ни от кого не скрывал.