Муж для княжны Волконской - [19]

ся, усомнится, ведь многое шито белыми нитками, и для него, зараженного вольномыслием, презумпция невиновности значит многое. Что ж, зато он, Дьяков, человек свободный, старыми предрассудками не связан… …Васильев шкурки принял, хотя цену дал малую. Данила пробовал торговаться, но прижимистый купец как ножом отрезал:

— И так беру из расположения. Что я с ними буду делать? Ждать оказии, чтобы либо отправить в устье Амура, а там перепродать американцам или япошкам, либо при случае сбагрить в обоз, который идет в Россию. Не любо мне заниматься такими лесенками. Люблю прямые обмены, прямую продажу.

— Американцы дают хорошую цену?

— Но до них надо еще добраться. Хошь заведи собственный пост, поставь склад на берегу Тихого окияна. Для этого большой капитал надобен. Окупится с лихвой, но сперва надо потратиться. Я бы мог, но не по мне такое. Я охочусь за золотишком, за камушками. За них я тебе что хошь достану. Данила оптом запродал все шкурки, какие у него были в складе, набрал товару. Не Бог весть как много, но два баркаса загрузил почти вровень с бортами. Еще Васильев обещал дюжину хороших ружей, целый ящик патронов, но пароход запаздывал, должны к вечеру доставить. Отправив баркасы (Илья примет), Данила побрел обратно в город. Солнце еще не садилось, на бревенчатой мостовой оседала серая пыль. Только на пристани да на той части улицы, которая спускалась к реке, бревна блестели от влаги, воздух был чистый. Вернувшись на постоялый двор, Данила наскоро перекусил и не успел сообразить, чем заняться (ружья можно будет получить не ранее утра), как ноги сами понесли его в конюшню. Буян не удивился, когда Данила снял с гвоздя на стене его седло. Конь пошарил по карманам хозяина, выловил облепленный хлебными крошками кусок сахара, потом бодро понес его вдоль единственной улицы. Он чувствовал, куда нести и где остановиться. Конь остановился, затем опять шагнул, уловив нерешительность хозяина. Данила поймал себя на трусливой мыслишке проехать мимо. Одно дело встретить волшебную девушку на улице, другое — явиться к ней в дом. Рассердившись на себя, он спрыгнул, привязал коня у фонарного столба. Дом казался огромным, мрачным. Сердце стучало громко, мощно, и Данила бегом взбежал по ступенькам, резко и сильно постучал. Дверь открылась почти сразу. Привратник посмотрел в его лицо вопросительно, потом с удивлением и, как показалось Даниле, пренебрежительным взглядом окинул его с головы до ног. Данила вспыхнул, властно сказал:

— Отворяй двери, дед! Я в гости, не воровать.

— Куда, куда? — не понял привратник. — К кому в гости? К Варваре? Так к ней с черного хода.

— Сам ходи с черного, — буркнул Данила. Оттолкнув привратника, Данила шагнул через порог. Комната была громадная. Наверное, это называлось залой. Привратник что-то верещал, грозился, цеплялся за рукав. Данила прошел через зал, остановился в затруднении. Три двери, плотно закрытые, еще три двери были наверху, туда вела широкая деревянная лестница. Наконец привратник заверещал так, что Данила обратил на него внимание:

— Полиция! Я полицию вызову! Варнак! Наверху послышался дробный топот. Средняя дверь распахнулась, выскочила встревоженная Наталья. Быстро наклонившись над перилами, бросила испуганный взгляд, ее лицо мигом осветилось радостью. Она сбежала вниз, стуча каблучками по деревянным ступенькам. Данила ждал ее внизу, и она с разбега, не удержавшись, влетела ему в объятия. Он обнял ее, посмотрел в ее милое лицо, на котором появился испуг, ресницы задрожали, глаза стали еще крупнее, в их радужной оболочке он увидел свое лицо, и вот это лицо приблизилось. Она хотела повернуть голову, но он мягко придержал ее, нашел ее губы. Несколько мгновений ее губы были твердыми, как несозревшие сливы, потом из них словно бы ушел страх, они потеплели, стали мягче, нежнее. Она с трудом отстранилась, упираясь обеими кулачками в его грудь. Щеки ее полыхали, она сказала тихо, не поднимая глаз:

— Данила, мы не должны так делать.

— Натальюшка!.. Он огляделся по сторонам. Они были одни, привратник исчез. Наталья упиралась кулачками в его грудь и, откинув– 19 шись, смотрела ему в глаза. Данила сказал нежно, сильно смущаясь:

— Наташа, я люблю тебя. Я так люблю, что мне хочется от нежности к тебе плакать, хоть я никогда в жизни не ревел. Я готов сделать такое, чтобы тебе было хорошо всегда! Она с удивлением глядела ему в лицо, вслушивалась в слова. Неведомое чувство наполняло ее. Откинувшись на эти могучие руки, крепкие, как корни дуба, и нежные, как теплое дуновение ветерка, она уже чувствовала себя хорошо и защищенно. Ранее никогда не испытываемое тепло пошло по ее телу. Она внезапно покраснела, сделала слабую попытку выбраться из кольца его рук.

— Ох, Данила, что ты со мной делаешь!

— Наташа, я люблю тебя.

— Я тоже… наверное. Хотя это глупо, дико. Отец меня проклянет, а брат разорвет тебя на части. Он меня ревнует ко всем. Наверху послышались тяжелые шаги. Данила едва успел выпустить Наталью из рук, как вверху распахнулась крайняя дверь. Над перилами появился Всеволод. Он с недоумением посмотрел вниз, удивился: