Муж для княжны Волконской - [14]

Окна на втором этаже светились, одно было открыто, оттуда доносились приятные звуки. Кто-то играл на фортепиано. Данила уже хотел тронуть коня, как вдруг музыка оборвалась. В освещенном окне возник тонкий девичий силуэт. Лицо ее было в тени, но в золотых волосах, подсвеченных сзади, запрыгали веселые искорки. Девушка наклонилась, всмотрелась. Данила услышал, как она тихонько ахнула. Свет из окна падал на него, освещая с головы до ног. В ее голосе он уловил нотку жалости:

— Попало вам, герой тайги.

— Да, — сипло проговорил Данила, потому что разбитые губы двигались с трудом, — кто-то из ваших постарался.

— Из наших? Ах, да… Уезжайте обратно в лес. Постарайтесь ему больше не попадаться.

— Ему? — переспросил Данила. — Вы его хорошо знаете? Ее голос стал чуть холоднее:

— Не так хорошо, как вы прекрасную гилячку. Здесь город маленький, мь« все знаем друг друга. Это адвокат Арнольд Дьяков, работает в здешнем суде. Сердце Данилы забилось остервенело, в голове начал набухать болезненный комок:

— Почему он? Адвокаты — люди обеспеченные. В судах кулаками тоже не дерутся. Наталья помолчала. Данила видел, что она выпрямилась, взялась за створки, будто хотела закрыть окно. Голос стал совсем ледяным:

— Он тоже вбил себе в голову такую же дикую идею. Тоже собирается жениться на мне. И если кто появляется вблизи, расправляется. С каждым по-своему. Данила попытался выпрямиться в седле, но острая боль пронзила весь позвоночник. Вместе с дыханием через нос послышалось нечто подобное на стон.

— Должна заметить, — сказала она высокомерно, — что как он ни далек от цели, но у него шансов больше, чем у вас, рыцарь тайги. У Данилы вырвалось:

— Жизнь не заканчивается сегодняшним днем. Я честный купец, свои долги плачу. Она, все еще держась за створки, сказала резко:

— Выбросьте из головы! Из Петербурга его сослали сюда не за примерное поведение.

— Я плачу по счету, — настойчиво прохрипел Данила.

— Выбросьте из головы, — повторила она настойчиво, и ее голос совсем потерял жалостливый оттенок. — Вы не представляете, он был чемпионом Петербурга по английскому боксу. Он побьет пятерых таких увальней. Данила пяткой тронул Буяна, стараясь попрощаться первым. Конь пошел резвой иноходью, окно с легким стуком закрылось. Данила сцепил зубы, крепко держался за луку седла. Теперь успеть бы отъехать подальше, пока не свалился посреди улицы. Город остался за спиной. Конь осторожно шел вдоль реки, выбирая места куда ставить ноги. Луна светила ярко, полнолуние, но ее часто закрывали наплывающие тучки. От реки тянуло холодом, прохладная ночь жалостливо охлаждала избитое тело. Тело взрывалось болью при каждом движении. Он доковылял до ручья, осторожно умылся. Ледяная вода приятно холодила распухшее лицо. Вернувшись, он отыскал в переметной сумке ломти мяса, поджарил на прутике. Жевать больно, челюсть едва двигается, но он заставил себя проглотить полуразжеванное мясо. Надо жить, набираться сил и думать, что делать дальше.

5 глава Любовь зла, полюбишь и …

Отец и братья слушали внимательно, терпеливо. Только старший Илья ерзал, неодобрительно сопел, но не смел раскрыть рта раньше отца, а Захар Ильич вздыхал, теребил бороду, чесал в затылке.

— Мне требуется самая малость, — сказал Данила снова, не вытерпев молчания, — чтобы вы присмотрели за складом, пока я съезжу в город. Товары без присмотру оставлять нельзя.

— Нельзя, — отвеял отец со вздохом. — Товаров у тебя много. Не знаю, стоишь ли ты столько, сколько товару нагреб? Думаю, не лучше ли бросить это дело. Ну его к лешему! Продай Ворошиле. Все-таки свой, русский. Мы, Ковалевы, землеробы, а не купцы. Наше дело — пахать и сеять. Мы хлеб растим!

— Ковалевы не только хлеборобы, — напомнил Данила мягко, стараясь не сердить отца. — В нашем старом селе и даже на соседних улицах все кузнецы — Ковалевы. В Москве, говорят, есть целый торговый ряд Ковалевых-оружейников. Есть наши родичи даже среди моряков, батя! Ты же сам учил: если трое одного бьют, беги на помощь одинокому. Бог только показывает, где правда, где кривда, а решать оставляет нам. Здешняя правда в том, чтобы не дать «своим» грабить «чужих»! Эти бедные гиляки теперь тоже наши. Всюду, куда приходят Ковалевы, они стоят за правду. Отец с сомнением покачал головой:

— Нет, Данила. Был бы ты хлеборобом, все стали бы на твою защиту. Ты занялся торгашеством. Помогать тебе — самим мараться. Вернись к земле, тогда всякий напорется сперва на нас, Ковалевых. Данила обвел отчаянным взглядом братьев. Они отводили глаза, не в силах видеть его распухшее обезображенное лицо. Багровые кровоподтеки почернели, глаза Данилы едва глядели из-под вздутых век.

— И Ворошило, — сказал он, — и китайские купцы, и хунхузы, и все грабители на свете тоже хотят, чтобы я вернулся к земле. Там я — овца, никому не опасен и стричь меня может каждый. Зато меня боятся как торговца. Торговец Ковалев потряс их паучьи сети, вырвал гиляков из долговой паутины. Ладно, пусть еще не вырвал, но показал, как вырваться и больше не попадаться. Именно этого боятся пауки. Торговать по-честному не хотят. Отец выглядел озадаченным. Братья тоже были сбиты с толку, такой торговли они понять не могли. Данила поднялся, чувствуя себя еще больше избитым. Во рту было горько от бессилия.