Музей Винсента Ван Гога - [18]
Ван Гог творил теперь почти непрерывно, «много и быстро», «пытаясь выразить отчаянную быстротечность вещей», не скупясь кидая на холсты яркие сгустки цвета, стремясь насладиться самой возможностью писать, словно страшась в любой момент лишиться этих бесценных сокровищ — красок и кистей. Занятия живописью требовали немалых средств, художник и раньше жаловался Тео: «Меня часто огорчает, что живопись похожа на скверную любовницу, — которая постоянно требует денег, которой всегда их мало… даже если у меня порой и получается приличный этюд, его все равно было бы дешевле у кого-нибудь купить». «Ведь мы живем в такое время, когда наши работы не находят сбыта, когда они не только не продаются, но, как ты видишь на примере Гогена, под них не удается даже занять денег, хотя сумма нужна ничтожная, а работы выполнены крупные… И, боюсь, положение не изменится до самой нашей смерти…» Но не творить он не мог. «Ведь это чистая правда — приобрести определенную легкость руки очень трудно, и, перестав писать, я ее утрачу гораздо быстрее и легче, чем приобрел», — сообщал Ван Гог.
Движение живописной фактуры его картин приобретало все более драматический характер, густые мазки то вылезали вперед, вылепляя элементы пейзажа, то отступали, выстилая гладкую, шелковистую поверхность фона, то, словно проносясь по поверхности полотна в страстном порыве, сбивались в круги и спирали. «Вся природа содрогается, потрясенная вулканическими толчками, ввергнутая в первозданный хаос и невыразимо прекрасная в своей завораживающей скорби». Сам художник признавал, что в его произведениях теперь чувствуются «ожидание и вопль».
В этом пейзаже живописец представил эпическую панораму уходящих к далекому горизонту широких полей, так похожих на равнины его родной Голландии. Подчеркнутая горизонталь формата и линий, делящих полотно на две части, усиливает впечатление давящей тяжести и уныния, здесь нет ни дерева, ни птицы, ни человеческой фигуры, но только тревожное ожидание приближающейся бури. Винсент писал брату: «Это огромные вытянувшиеся поля пшеницы под дикими необузданными небесами, я постарался выразить в них всю свою грусть и все одиночество».
Эта картина была закончена предположительно 10 июля 1890, за 17 дней до смерти Ван Гога, и считается его последней работой. Постоянное беспокойство за брата и его семью, страх, что безденежье вынудит перестать писать, усугубляли и без того угнетенное состояние художника, сопровождавшееся изнуряющими приступами болезни.
Пейзаж полон тревоги, смятения, безысходная тоска водит рукой мастера. Предгрозовое свинцовое небо нависло над беспокойными желтыми волнами хлебных полей, три ведущие в никуда дороги почти отвесно поднимаются к горизонту и теряются среди колосьев. Природа пустынна, здесь нет ни глубины пространства, ни каких-либо символов жизни, лишь зловещая, словно чующая скорую жертву стая черного воронья поднимается на фоне грозного неба. Экспрессивные, рельефные мазки мечутся по поверхности, становясь осязаемыми участниками разворачивающейся драмы. В последний раз сходятся в непримиримой схватке два излюбленных и глубоко символичных цвета художника — желтый и синий. Они — как борьба добра и зла, дневного света и ночного сумрака, надежды и отчаяния.
27 июля 1890 Ван Гог выстрелил себе в грудь и двумя днями позже скончался от ран. Срочно прибывший Тео неотлучно находился у постели умирающего. Художник обращался к брату в последнем, так и не отправленном, найденном при нем письме: «Хотел бы написать тебе о многом, но чувствую, что это бесполезно. ‹…› В сущности, говорить за нас должны наши полотна. Да, дорогой мой брат, я всегда твердил тебе и теперь повторяю еще раз со всей серьезностью, на какую способна упорная сосредоточенная работа мысли… что никогда не буду считать тебя обычным торговцем картинами Коро. Через меня ты принимал участие в создании… полотен, которые даже в бурю сохраняют спокойствие. Мы создали их, и они существуют, а это самое главное, что я хотел тебе сказать… Что ж, я заплатил жизнью за свою работу, и она стоила мне половины моего рассудка, это так».
Тео Ван Гог умер шесть месяцев спустя. В 1914 его останки были перенесены в Овер-сюр-Уаз и захоронены рядом с могилой брата.
Современники Ван Гога
С Полем Синьяком Ван Гог познакомился в 1886 в Париже и сохранял добрые отношения до самой смерти. Во многом это было заслугой Синьяка, обладавшего очень мирным и дружелюбным нравом. Мастер писал об этом качестве приятеля брату в 1889: «Никогда или почти никогда не удается поговорить с импрессионистом на столь разнообразные темы и при этом встретить так мало разногласий и досадных конфронтаций».
Синьяк был на 10 лет моложе Ван Гога, но к моменту их встречи уже входил в «Общество независимых художников» и вместе с Жоржем Сёра страстно увлекался теорией разложения цветов — девизионизмом. Вероятно, что столь быстрое высветление палитры Ван Гога во французской столице и развитие его экспериментов по сочетанию цветов произошли в том числе под влиянием Синьяка, вместе с которым он много писал на природе. Однако, несмотря на то что мастер попал под влияние пуантилизма и создал в Париже ряд близких к этому направлению полотен, он быстро отошел от него и у Синьяка ценил больше его импрессионистические работы.
