Музей моих тайн - [104]

— Нет, спасибо. Я уже позавтракала, — высокомерно произнесла Нелл.

— Я не знала, что у нас накрывают только один раз, как в дешевых гостиницах, — рассердилась Лилиан.

— Я ничего не знаю про гостиницы, дешевые они там или какие, — парировала Нелл с высокомерной улыбочкой: не так часто ей приходил в голову удачный выпад в разговоре.

Тут у Лилиан кончилось терпение, и она, уже не щадя сестру, отрезала:

— Не умничай, Нелл, тебе это не идет.

Нелл сердито ткнула щеткой в стол и случайно смахнула на пол одну из незабудочных чашечек — и, увидев, что та разбилась, завизжала и швырнула щетку через всю комнату. Наверху заревел Клиффорд, и Нелл заткнула уши руками, чтобы его не слышать, — он был из тех детей, которые ревут все время, когда не кормятся, и доводил мать до исступления. Но даже с заткнутыми ушами Нелл расслышала слова Лилиан:

— Вон, опять твой заревел. Он вообще затыкается хоть когда-нибудь?

Клиффорд был на редкость безобразным младенцем, особенно рядом с Эдмундом, который отличался дивным спокойствием. Нелл прямо тошнило по временам, когда она видела, как Лилиан сюсюкает и воркует с Эдмундом, словно с куклой.

— Этот мальчишка избалован донельзя, — сказала она Фрэнку. — Одному Богу известно, каким он вырастет.

— Пока что у него неплохо выходит, — заметил Фрэнк, который считал Эдмунда «отличным парнишкой».

— Она его задушит в объятиях рано или поздно, вот помяни мое слово, — сказала Нелл. — И более того…

Но никто не узнал, что она собиралась сказать, потому что она как раз закрепляла пеленки Клиффорда булавкой и нечаянно ткнула ею самого Клиффорда, у которого как раз выдалась одна из редких пауз. Он побагровел и принялся орать, и орал не переставая, и бедная Нелл начала его трясти, а потом разразилась слезами и крикнула Фрэнку:

— Меня никто не предупреждал, каково это!

* * *

Жарким июльским утром Лилиан вышла из дома на Лоутер-стрит и зашагала к фабрике Роунтри, огромному краснокирпичному сухопутному кораблю, и, еще не дойдя до ворот миссис Хедж, решила, что делать дальше. Она подергала шнур звонка на воротах. Эдмунд, сидевший у нее на руках, показал наверх, на стрижа, летящего вверх в летнем синем небе.

— Да, там птичка.

Лилиан улыбнулась, прижала сына к себе и вдохнула сладостный запах молока, мыла и сонного детского тельца. Она не могла больше ни минуты находиться в том доме. Рядом с этой парочкой, льстивой и мелкодушной. Льстивые и мелкодушные — вот они какие, и если она останется с ними, то так же съежится, и Эдмунд будет расти в удушливой тесноте, слушая ежевечернее блеянье Фрэнка и Нелл в маленькой гостиной: о ценах на говядину, и о морковной мухе, что напала на огород Фрэнка, и о том, какие гадкие люди эти большевики. Это не годится. Это совершенно не годится.

— А вот и мой милый маленький мальчик! — воскликнула миссис Хедж — она открыла дверь, когда они еще шли по недлинной дорожке к дому.

Эдмунд протянул ручки и обнял миссис Хедж за шею, а миссис Хедж звонко расцеловала его в розовые щечки.

— Я собираюсь эмигрировать, — сказала Лилиан, и миссис Хедж все утро начинала плакать каждый раз, как бросала взгляд на Эдмунда.

* * *

Лилиан хотелось забыть об осторожности и полностью положиться на случай, так что она разорвала лист писчей бумаги на аккуратные квадратики, написала все варианты, которые пришли ей в голову — Новая Зеландия, Австралия, Южная Африка, Родезия, Канада, — и положила в свою лучшую шляпку, темно-синий соломенный ток с белой шелковой камелией. Закрыла глаза и вынула свое будущее. Так и вышло, что в прохладный осенний день она отплыла из Ливерпуля в Монреаль на «Миннедозе», корабле Канадско-Тихоокеанской трансатлантической линии. Лилиан в той самой шляпке высоко подняла Эдмунда, чтобы он мог попрощаться со страной, где родился. Снизу, с причала, им махали Фрэнк и Нелл — очень старательно, преувеличенно размашистыми движениями, чтобы Лилиан видела. Фрэнк махал одной рукой, а другой поднимал повыше Клиффорда, чтобы тот тоже попрощался с единственным двоюродным братом. Эдмунд извивался и ерзал от восторга — так ему нравились разноцветный серпантин, музыка духового оркестра и общее ощущение, что происходит что-то очень важное. Нелл все испортила слезами: с нижней палубы Лилиан отчетливо видела, как сестра горько рыдает. У Лилиан чуть не разбилось сердце, и она пожалела, что не уехала молча, просто оставив записку. Может быть, если бы Нелли не охладела так, Лилиан не уехала бы вообще. Когда корабль заскользил прочь от причала, Лилиан уткнулась мокрым лицом в шейку ребенка.

* * *

Лилиан прожила два года в Монреале, во французском районе, в комнатке над булочной-пекарней. Работала она в той же булочной, на кроткого толстяка по имени Антуан — он с первой же недели после ее приезда умолял ее выйти за него замуж. Лилиан нравилось дружелюбие жителей квартала, ей забавно было слушать, как Эдмунд болтает с приятелями, словно заправский француз, и она обожала запах пекущегося хлеба, что будил ее по утрам, поднимаясь с первого этажа, от печей, у которых потел Антуан. Но в конце концов она решила, что обидно было бы ехать так далеко ради всего лишь одной комнатушки, и еще начала уставать от брачных предложений пекаря и боялась, что скажет «да». Тому, кто уже один раз оставил все позади, очень легко снова сорваться с места, и вот в один прекрасный день Лилиан уложила сундучок и купила себе и Эдмунду билеты на поезд Канадско-Тихоокеанской железной дороги. Когда она покупала билеты, кассир спросил ее: