Музеи… или вдохновляющая музыка The Chemical Brothers - [22]

Стали пересекать Священную улицу. На перекрёстке горели огоньки алтарей; они так уютно смотрелись. Было ощущение, что сейчас пасмурный серый вечер, но это ощущение обманчиво. Если подняться над дымными волосами пожара, то можно увидеть, как солнце уже наполовину выглянуло из-за горизонта.

Так как никаких метаморфоз с пространством больше не происходило, Александр крепко задумался – как дальше быть?

А пока наш друг раздумывал над этим непростым вопросом, современная музыка неожиданно стихла – первые аккорды на кифаре сменили электронные ритмы. Зрители перенеслись во времени ещё немного дальше, когда дворцы Палатина уже оказались во власти огня.

Вступительный проигрыш закончился, и зазвучал взволнованный, настроенный на трагичный лад, можно сказать, оперный голос Нерона. Историки назвали бы это песней дьявола.

Как иллюстрации полёта воображения Нерона, в замедленном режиме, перед зрителями встают, сменяя друг друга, картины из разных районов города.

Вот уже знакомая нам комната во дворце Августа. Балки перегорели, и крыша рухнула на мозаичный пол. Одна горящая перекладина упёрлась прямо в белый квадрат; картина вокруг неё начала стремительно чернеть.

В картинной галерее Нерона – то же самое. Огонь не щадит ничего. Шедевры художников уходят в небытие, навсегда, каждый по-своему: то с кротостью Афродиты Анадиомены небезызвестного нам уже Апеллеса, то с беспечностью отдыхающего сатира, которого изобразил его друг Протоген, то с тревогой, которую на своих полотнах хорошо передавал Аристид-младший; скоро от картин не останется и следа.

Огненным морем оказались отделены друг от друга «Одиссей» Евфранора и «Пенелопа» Зевкиса.

Прямо на кресло с потолка посыпались искры; полопались струны кифары, оставленной императором. А на картине Антифила мальчик усердно раздувал огонь…

Будто само пространство-время превращается в едкий дым, и поэтому марево начинает искажать окружающую действительность.

Огромный погребальный костёр разгорался над Форумом – широким фронтом он нехотя спускался в низину с господствующего над площадью Палатинского холма. В противоположность – огонь, как тысячи галлов, рвался к своей добыче из низины Велабра: там пожар подступил очень близко к главным городским постройкам.

Многочисленные колонны храмов и портиков заволокло дымом, и они напоминали современные развалины, проглядывающие сейчас сквозь века.

За храмом Сатурна и базиликой Юлия свирепствовали огненные смерчи. Они одинаково поглощали и домусы знати, и инсулы плебеев.

Золотая миля сюрреалистично и неправдоподобно даёт металлический отблеск на фоне дымовой завесы – будто бог огня воткнул сюда свой жезл.

Храмы на Капитолийском холме и нависающая над ними паутина густого дыма подсвечиваются пожаром так, точно за мостом Калигулы находится жерло вулкана. Да и пепел, планирующий кругом, наводит на такое сравнение: он как рой жуков, летающих над смоквой, оливой и виноградом, растущими посреди площади; он как чёрный снег, покрывающий Долиолу с погребальными вазами весталок.

За этим погребальным комплексом, слева и справа от храма божественного Юлия, по Священной улице и под аркой Августа площадь покидали последние повозки со спасённым или награбленным имуществом.

Улицы запружены беженцами – люди стекались к основным дорогам, ведущим из города. Многочисленные торговцы пытались спасти свой товар на повозках. Некоторые заводили свои телеги в тупики улиц и там бросали своё имущество – такова была скорость огня.

Многие кварталы уже опустели – дышать было невозможно.

Как отчаянно сейчас борются с красными змеями Вулкана пожарные, пытаясь не допустить огонь к святыням! Камни с их метательных машин пробивали стены домов, и те, бывало, разрушались, бывало, только лишь оседали, бывало, проглатывали их как тина в болоте, оставив небольшое отверстие в стене.

Вигилии с доблестью, достойной Марка Курция, бросались вперёд с баграми и топорами, чтобы довершить разрушение. Но жар был таким нестерпимым, что крючникам приходилось бросать это безнадёжное дело или же сгинуть под горящими обломками.

Никакие меры не могли противостоять стихии: люди тщетно пытались образумить чудовище, которое свирепело ещё больше от тесноты – узкие улочки смотрелись как бикфордов шнур, по которому направляется смерч из огня.

Из-за базилики Эмилия, зданий лавок, складов, примыкающих к Форуму, не видно, как на Эсквилинском холме появились новые очаги возгораний – горели домусы аристократии. Плети-флагеллумы, служившие для наказания рабов, обрушились теперь на самих господ!

Накопившаяся злоба, обида неудержимо выплёскивалась наружу. Люди, смирившиеся со своей горькой участью, теперь пьянели от ощущения вседозволенности. В них вдруг воскрешались, казалось бы, уже забытые стремления.

Над Римом нависла угроза бунта рабов.

Другие же, не зная, что делать с, возможно, обретённой свободой, надеялись на вознаграждение за проявленную преданность.

Этот факт, как, впрочем, и оружие верных воинов империи, не давал полностью погрузить город в хаос.

А песнь Нерона продолжала звучать над городом. Последние её куплеты и аккорды пришлись на ужасные кадры бойни: перевёрнутый паланкин, лежащие кругом бездыханные тела в богатых одеждах и в рабских обрезах.