Мутные воды дельты - [19]

Метров двадцать мы плывем вместе, а потом начинаем растягиваться в длинную линию. Впереди всех, конечно, плывет Венька — без брызг, уверенно и сосредоточенно. Я иду предпоследним, а метрах в двух от меня шумно барахтается Рафик, и я слышу, как он пыхтит и отплевывается. Похоже, Рафик начинает выдыхаться, хотя обычно он плавает хорошо. Я спрашиваю, не устал ли он, и Рафик хрипло посылает меня к черту. Он уже начинает злиться.

Я не тороплюсь, я плыву размеренно и даже слегка с ленцой — берегу силы. Торопиться мне придется на фарватере, а еще тогда, когда до острова останется десятка три метров. Я надеюсь, что Венька и Мишка, которые сразу взяли хороший разгон, к тому времени выдохнутся, и я смогу их обойти.

Несмотря на раннее утро, вода теплая. Она отдает железом и очень мутная — сверху просматривается на метр, не больше, а если нырять, то открывать под водой глаза и вовсе бесполезно.

Остров сейчас кажется ужасно далеким, и посмотрев на него один раз, я больше этого не делаю. Назад же я и вовсе ни разу не оборачиваюсь — ни к чему видеть, на каком расстоянии я уже нахожусь от берега — это может выбить меня из колеи. Мне и так не по себе в этой реке, в этой воде, в которой ничего нельзя увидеть под собой. Кроме того, я боюсь, что если оглянусь, то захочу вернуться. Пока еще до берега ближе, чем до острова — пока еще я могу передумать, могу повернуть и поплыть назад. Но скоро я пересеку некую невидимую границу, за которой я буду уверенно плыть только вперед — вернуться назад я уже не смогу. Кажется, это называют «точкой возврата».

— Скоро фарватер! — кричит мне Гарька, не оборачиваясь. — Перед фарватером отдохнем чуток, лады?!

Плывущий впереди него Антоха выражает согласие. Кораблей вдали не видно — только одна крохотная точка. Это скорее всего баркас, но он невелик и пока что еще очень далеко. Опасаться нечего.

Вскоре Рафик начинает ныть, что мы плывем слишком быстро, и Антоха торжествующе кричит:

— Ага! Сдох?!

— Возвращайся! Пока! Можно! — отзывается Венька в перерывах между гребками, а Гарька на секунду перестает плыть и пронзительно, насмешливо свистит.

— Дураки! — презрительно отвечает Рафик за моей спиной, не переставая шлепать руками по воде. — Ничего я не сдох! Чего сейчас-то нестись?! Сами же и выдохнетесь первыми! Дураки!

Он упрямо продолжает плыть с той же скоростью, тихо ругаясь на родном языке, я же плыву быстрее, подхлестываемый предвкушением скорого отдыха, потому что обозначающий границу фарватера большой красный бакен качается уже совсем недалеко. Неожиданно правую икру пронзает острая сверлящая боль — предвестник судороги. Я останавливаюсь и в панике хватаюсь за ногу, но боль проходит так же быстро, как и появилась. Но надолго ли? Если ногу сведет крепко, я могу попросту утонуть. В памяти всплывают все Венькины предостережения и угрозы, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не повернуть обратно. Еще можно вернуться.

Пока я пытаюсь отдышаться, мимо меня неспешно проплывает Рафик, и я торопливо устремляюсь за ним и гребу изо всех сил. Отчего-то мне отчаянно не хочется плыть последним, словно за нами гонится кто-то страшный, которому достанется именно последний, и я не успокаиваюсь, пока не обгоняю Рафика и не оказываюсь почти рядом с Гарькой.

— Ты чо, Шпендик, под моторку косишь?! — спрашивает меня Гарька, размеренно рассекая воду ладонями. — Глуши мотор, спечешься!

Я говорю в ответ какую-то глупость, но вперед уже не рвусь. Рядом с Гарькой мне как-то спокойнее, чем позади, на месте предпоследнего. Я плыву, стараясь дышать равномерно. Впереди качается среди мелких волночек рыжий затылок Антохи, крепкий и надежный. Несколько минут проходят в тишине — слышится только плеск воды, сопение и фырканье плывущих, да пронзительный крик мартынов, которые ближе к острову охотятся на рыбью молодь.

Я вздрагиваю, когда что-то твердое и скользкое толкает меня в бок, поворачиваюсь и едва сдерживаю крик, видя длинный и темный предмет, но потом облегченно вздыхаю. Это всего лишь небольшое бревно. Судя по всему, оно в воде уже не одну неделю и преспокойно плывет себе куда-то на запад. Я собираюсь было сердито оттолкнуть его, злясь на свою пугливость, потом даю перегородить мне дорогу, подминаю скользкое бревно под себя и прокатываюсь по нему животом. Бревно слегка относит назад, и вскоре по испуганному вскрику я понимаю, что бревно встретилось с Рафиком, и дальше плыву довольный. Гарька смеется.

Вскоре мы достигаем границы фарватера. На ней покачивается бакен — большой красный конус полутора метров в высоту с лампочкой на вершине. Венька доплывает до бакена первым, цепляется за него и, испустив индейский клич, пытается залезть наверх. Мы тут же начинаем барахтаться быстрее, один за другим хватаемся за бакен, и он раскачивается туда-сюда. Ногами я нащупываю цепь, которая держит бакен. Она скользкая от водорослей.

— Баркас идет, — говорит Венька. — Успеем проскочить?

Рафик ворчит, что мы еще не отдохнули толком, и все его поддерживают, в особенности я, потому что в ноге вновь на секунду вспыхнула боль. Конечно, я никому об этом не скажу, мне нужно просто отдохнуть. Я покрепче цепляюсь за бакен и закрываю глаза, изо всех сил стараясь не повернуться и не посмотреть на покинутый нами берег. Еще нельзя.