Муссолини - [58]

Кроме поста премьера, Муссолини взял себе министерство внутренних дел и министерство иностранных дел. В кабинете было еще тринадцать членов. Только трое из них были фашистами. Еще трое были демократами-республиканцами, двое — членами Католической народной партии (пополари), один националист и один либерал. Остальные трое были просто уважаемые фигуры, не занимавшиеся политикой. Генерал Диац стал военным министром; адмирал Паоло Таон ди Ревель — министром флота, а известный философ Джованни Джентиле — министром образования. Квадрум-вир генерал Де Боно стал шефом полиции.

С севера в Рим прибыли еще колонны фашистов. Теперь их число доходило до пятидесяти тысяч. Большинство населения их приветствовало, особенно охранявшие столицу войска. Грэм неоднократно повторяет в своих донесениях, что они необычайно дисциплинированны и прекрасно себя ведут. «Учитывая то, что итальянская раса весьма темпераментна и не приемлет дисциплины, — писал он Керзону, — порядок и дисциплина, которые демонстрируют фашисты, просто замечательны». Его не особенно тревожат рассказы о том, что некоторые фашисты врывались в рабочие кварталы Трионфале и Сан-Лоренсо, причем были обстреляны коммунистами и сами убили двух коммунистов, а также сожгли помещения Коммунистической и Социалистической партий. Грэм восхваляет фашистов за их отличную дисциплину и выучку, когда они прошли парадом мимо Квиринала 31 октября, демонстрируя свою преданность королю. Король стоял на балконе вместе с генералом Диацем и принимал их приветствия.

Оттуда они промаршировали на железнодорожный вокзал. Муссолини был полон решимости продемонстрировать окончательное доказательство фашистской дисциплины, выведя их из Рима до того, как они вызовут раздражение жителей. Его правительство обеспечило нужное количество поездов и с умелой помощью железнодорожных служащих в течение трех дней отправило более пятидесяти тысяч фашистов по домам.

Муссолини остался в Риме в качестве премьер-министра. В его кабинете было всего лишь три фашиста, а в Палате депутатов — только 38 членов фашистской партии, но самое главное — король, армия и большинство итальянцев были за него. «Муссолини является полным хозяином положения, — писал 31 октября Грэм Керзону, — и обладает возможностями, которыми не пользовался до него ни один итальянский премьер-министр».

Глава 16 ПРЕМЬЕР-МИНИСТР

Муссолини захватил власть, умело сочетая роли ответственного консервативного политика и революционного вождя. Он дистанцировался от насильственных действий своих сторонников, не теряя при этом их поддержки. Когда его чернорубашечники шли походом на Феррару, Болонью и Равенну, он оставался в Милане. Когда они маршировали на Милан, он находился в Риме, а когда на Рим — в Милане. Но в глазах всех марширующих чернорубашечников он был их Дуче, которому они были бесконечно преданы. Для Анжелики Балабановой отсутствие Муссолини вблизи сцен действия его последователей служило доказательством его трусости. Социалисты и другие его критики смеялись, что он «маршировал» на Рим в железнодорожном вагоне. Однако и его консервативные союзники, и фашистские соратники предпочитали именно такое поведение.

1 ноября, на второй день своего премьерства, Муссолини беседовал с британским послом. За два месяца до этого Грэм называл его «способным, но загадочным лидером, бывшим коммунистом Муссолини». Он относился к Муссолини подозрительно из-за некоторых его критических статей в «Иль пополо д'Италия» по поводу британской политики, а также из-за любимой Дуче наполеоновской позы: стойка с рукойчерез грудь, заложенной под лацкан пиджака, и никогда не улыбающееся лицо, на котором словно навек застыло выражение свирепой мрачности. Однако после разговора с Муссолини у Грэма сложилось о нем совсем другое впечатление. Муссолини держался дружелюбно, говорил медленно, «с большим достоинством». Он сказал Грэму, что хочет развития дружеских отношений с Британией. «Его международная политика будет националистической в хорошем смысле этого слова; первейшей его заботой будет соблюдение итальянских интересов, как, несомненно, главной моей заботой должно являться соблюдение интересов британских». Грэм был приятно удивлен позицией Муссолини.

Такой примирительной линии Муссолини придерживался и в последующих интервью, которые он давал в первые дни своего премьерства римским корреспондентам лондонской «Санди экспресс», парижских «Ле тамп», «Ле пти паризьен» и других, а также представителям американской прессы. Он говорил, что будет защищать итальянские интересы, но подчеркивал, что хотел бы жить в дружбе со всеми другими нациями. Он порадовал лондонскую «Тайме» поздравительными телеграммами в адрес Пуанкаре и Бонэра Лоу, только что занявшего пост премьер-министра в новом британском правительстве консерваторов, приветствуя в их лице премьеров наций, дружба которых с Италией «освящена кровью, пролитой совместно для достижения общей победы». «Тайме» охарактеризовала эти телеграммы как «выражение веры в союз трех свободных народов Запада».

Совершенно другую позицию он занял 16 ноября в первом своем обращении в качестве премьера к Палате депутатов и Сенату. Он сказал, что второй раз за десятилетие, как и в мае 1915 года, итальянский народ сверг правительство вопреки решению парламента. Он стал премьер-министром «по революционному праву» и использует свое положение для усиления мощи чернорубашечников. Имея за спиной 300 000 вооруженных молодых людей, готовых с фанатичной преданностью выполнять его приказы, он сумеет наказать всех хулителей фашизма. «Я мог бы превратить этот жалкий и мрачный зал вбивак моих легионов… Я мог бы забить двери парламента и сформировать правительство из одних фашистов. Я мог бы сделать это, но не хочу так поступать, по крайней мере в данный момент». Он не собирался использовать фашистов в качестве орудия капиталистов в их борьбе с пролетариатом. Ленин обратился за помощью к западным капиталистам и дал им множество привилегий. Он, Муссолини, не даст капиталистам никаких привилегий, потому что в фашистской Италии привилегий не будет ни у кого.