Мусорщик - [14]

Он действительно не стал тянуть и позвонил Наумову. Андрею хотелось, чтобы все это закончилось как можно скорее, потому что каждый день мог обернуться новой кровью, новыми убийствами. Это началось еще в сентябре восемьдесят восьмого на Кутузовском проспекте в Москве. И с тех пор, можно сказать, не прерывалась. Обнорский не знал, сколько уже погибло людей в битве за эти доллары. И сколько погибнет еще.

Думать об этом было страшно. Думать об этом не хотелось, но не думать он не мог. То, что уже произошло, не исправишь. А то, что предстоит, в какой-то степени зависит от него, Андрея Обнорского. В какой именно степени — сейчас сказать невозможно. Но все то, что от него зависит, он хотел сделать как можно быстрее: пусть эти шакалы получат свои деньги и тогда, может быть, успокоятся…

Обнорский позвонил Николаю Ивановичу Наумову. Человеку, который посадил его в тюрьму… Обнорский позвонил и договорился о встрече. Разговаривали они едва ли не приятельски.

— Вот ведь хренотень какая! — глубокомысленно произнес Андрей после того, как закончил разговор. — Так мы с Колей, глядишь, приятелями станем, семьями будем дружить…

А Наумов по окончании разговора с Обнорским скромно и с достоинством сказал сидящему напротив него вице-мэру:

— Извини, Миша, что прервался… но тут случай особенный. Позвонил журналист Серегин. Знакома тебе фамилия?

— Что-то такое припоминаю, — неопределенно ответил вице-мэр.

— Должен помнить. Посадили его по ошибке.

— А, теперь вспомнил… было такое дело. А что?

— А я вот помог ему освободиться. Позвонил, поблагодарил.

— Это благородный поступок, Николай Иваныч, — сказал вице-мэр с чувством. Ему вообще-то было глубоко наплевать на Серегина и на благородство Наумова. Вице-мэр пришел за деньгами. — Это благородный поступок, — сказал он.

— Пустое, — махнул рукой Наумов. — Так на чем мы остановились?

— Мы говорили про ваш интерес к порту.

— Да, именно про интерес к порту.

— Считайте, что он уже ваш, — уверенно произнес чиновник.

— Э, нет, Миша… С уверенностью об этом можно будет говорить только после выборов. А их результат еще абсолютно неясен.

— Извините, Николай Иваныч, но это ошибочное мнение. Анализ ситуации показывает, что победа Анатолия Александровича не вызывает никаких сомнений.

— Это ваш анализ, — сказал Наумов, сделав нажим на слове «ваш». — А у меня есть другой. Как будете расплачиваться, если Толяну электорат покажет член?

— Это исключено, Николай Иваныч. Мы прогнозируем победу в первом же туре. И все — порт ваш! Он ваш на четыре года. Там вы не только вернете свои деньги — вы их на порядок умножите.

«Я их на два порядка умножу», — подумал Наумов, но вслух этого не сказал. А сказал другое:

— Дам я деньги, дам… Но ты, Миша, помни: головой отвечаешь.

Вице-мэр весело рассмеялся.

— Вы мне льстите, — сказал он, — моя голова таких денег не стоит.

* * *

Андрей восстановился на работе, в редакции городской молодежки. Встретили его хорошо. Даже главный редактор, с которым отношения у Обнорского были неоднозначные, долго тряс руку. Говорил, что весьма рад. Что всегда знал: произошла ошибка, но справедливость восторжествовала, и это правильно. Что теперь все — и читатели, и коллектив — ждут от Андрея плодотворной работы.

Обнорский, однако, не приступая к работе, сразу ушел в отпуск, соединив неотгулянные отпуска за три года. Никто ему преград не чинил. Понимали, что после тюрьмы человеку надобно и отдохнуть. Вот только сам Обнорский отдыхать не собирался. Он, напротив, рвался работать над книгой, которую они со шведским коллегой начали еще два года назад.

* * *

Прошло всего три дня, и Наумов вручил Обнорскому новенький загранпаспорт. Еще неделя ушла на оформление визы.

— Андрей, — сказал Наумов, — я рассчитываю на твое благоразумие. Думаю, ты смог убедиться в наших возможностях. И в том, что слов на ветер я не бросаю.

Обнорский кивнул.

— Сейчас, — продолжил Наумов, — расплюемся с этой темой, отдохнешь немного… а дальше-то какие планы?

Планы у Обнорского были, но раскрывать и Наумову он не хотел.

— Посмотрим, — пожал плечами Андрей. У меня, собственно, есть должок перед шведским издательством.

— Какой? — спросил Наумов.

— Мы со шведским коллегой начали работа т. над книгой о криминальной России, но в силу некоторых обстоятельств…

— Андрей Викторович, — перебил Наумов, — я ведь не просто так спросил… Книга… криминал… несерьезно это все. Помнишь, я тебе работу предлагал?

Обнорский снова кивнул.

— Я ведь от своего предложения не отказываюсь. Невзирая на… э… э… некоторые трения, которые между нами были, я снова делаю тебе предложение.

— А что, собственно, вы можете мне предложить? — спросил Андрей. Цинизм Наумова просто ошеломлял: посадить человека в тюрьму и назвать это «некоторыми трениями»?

— О, Андрей, работы полно! — серьезно сказал Николай Иваныч. — Пока ты… э-э… отсутствовал, здесь многое изменилось. И стало совершенно очевидно, что жизнь выдвигает новые требования. Для того чтобы нынче делать дело, необходимо влиять на средства массовой информации. А еще лучше — создавать собственные: газеты, радиостанции, телеканалы… Не могу сказать, что я ничего не сделал в этом направлении. Но сделал пока недостаточно, Андрюша. Причины банальны: нехватка времени, денег и — самое главное! — людей. Нет толковых людей! Нет профессионалов. А ведь что такое «четвертая власть»? Это рычаг управления! Обладая им, мы можем тиражировать почти любые идеи. Почти любые! Можно продавать штаны или пиво. А можно всучить обывателю своего депутата. Можно объяснить, что во всем виноваты евреи. Или масоны. Или коммунисты. Да хоть марсиане!