Мушкетер и Фея. Повести - [14]

Человек был большущим в высоту и ширину. Как башня. Башня, одетая в синюю форму гражданского летчика. Где-то в подоблачной вышине маячила белая клеенчатая фуражка с голубым околышем. Этот необыкновенный летчик словно весь состоял из круглых больших складок. В складках необъятный живот, обтянутый форменным пиджаком. Складками повисла шея над белым воротничком сорочки. В складках крупное лицо. И оттуда, с вышины, добродушно и внимательно смотрели на Максима очень синие глаза. Такие же синие, как у плотника, который подарил золотую щепку.

Люди расступились. Человек-башня вытянул из брючного кармана белоснежный платок размером с небольшую скатерть. Потом, колыхаясь складками, присел над Максимом. Мягко, но решительно взял в большущие пальцы его ногу…

Плотная повязка придавила, ослабила боль, сделала ее нестрашной. Летчик поднял Максима.

— Ступить можешь?

Максим попробовал. Шепотом сказал:

— Могу, если несильно.

Рукавом вытер ресницы, помигал и спросил:

— А где моя пилотка?

Высокий гражданин торопливо подошел:

— Вот, пожалуйста. И винтик ваш…

Максим улыбнулся:

— Это мой болтик.

Ему помогли надеть жилетик. Натянули носки и застегнули сандалии. Летчик, увидев пилотку, пророкотал:

— Эге, да ты тоже из авиаторов. Неудачно сел?

Максим опять улыбнулся, посмотрел на колено. И снова испугался: сквозь платок проступало красное пятно. Летчик сказал обступившим людям:

— У меня тут машина. Сейчас отвезу пострадавшего товарища в нашу санчасть. Там посмотрят.

Взрослые зрители обрадованно запереговаривались: как все удачно получается!

Им-то что! Это ведь не им, а Максиму в санчасть, где на стеклянных полках всякие блестящие штуки: щипцы, ножницы, шприцы…

— Может, не надо? Подсохнет, — жалобно сказал он.

Летчик проурчал что-то по-медвежьи, подхватил Максима, как щепочку, и понес. Куда денешься с такой высоты из таких могучих лап?

А может быть, все еще обойдется? Перевяжут — и дело с концом. Не обязательно же прививка…

Максим слегка успокоился. Сидеть было удобно. Он плыл над тротуаром, покачиваясь, как в люльке. От летчика пахло крепким одеколоном и табаком. У него были седые брови, клочковатые светлые волосы и большой круглый нос в прожилках. А глаза были ласковые. И Максим вдруг подумал, что летчик похож на Деда-Мороза, которого побрили и одели в форму.

Летчик принес Максима к старенькому «Москвичу», усадил на переднее сиденье. Сам зашел с другой стороны, стал втискиваться в кабину. «Москвич» застонал и присел на рессорах.

— Старость… — сказал летчик и немного смущенно покосился на Максима. Потом озабоченно спросил: — Не болит? Не сгибай пока ногу.

Максим глянул на колено и коротко вздохнул: красное пятно сделалось больше.

Летчик стал торопливо давить на педаль стартера. «Москвич» зачихал.

— Сейчас, быстренько доедем…

— А куда? — спросил Максим.

— Туда, где Управление Аэрофлота. Может быть, видел?

— Конечно, видел! Я там во дворце в ансамбле занимаюсь. Видите, и форма такая: хор «Крылышки».

— Вот и отлично, — прогудел летчик. — Я сразу понял, что ты из наших… А чего это ты приземлился так неладно?

— Да… из-за одной растяпы, — небрежно сказал Максим. — Утюг оставила включенный, а дверь захлопнулась. Пришлось лезть на третий этаж. Хорошо, что успел: уже гореть начало…

— Да ты герой, — серьезно сказал летчик.

У Максима уши стали теплые, и он отвернулся к окошку. Они уже ехали. Скоро замелькали дома на знакомой улице Титова. — Сейчас домчимся, — опять зарокотал летчик. — Там тебя быстренько починят. Промоют, перевяжут… Ну, укольчик в одно место, без этого никто не проживет. И будешь прыгать, как новенький.

— Укольчик-то зачем? — слабым голосом откликнулся Максим.

— Надо, братец. Чтобы глупого риска не было. У нас в сорок пятом году бортмеханик был — всю войну целехонький прошел, а потом руку поранил, загрязнил и помер. На двенадцатый день скрючило всего от столбняка. Так что лучше уж сразу делать как надо.

Вот и все. Никакой надежды. Теперь, даже если была бы возможность спастись, Максим не стал бы убегать. Потому что укол — это страшно, однако помирать в неполные десять лет — тоже что хорошего? Особенно когда у тебя на счету столько побед, а кругом лето…

ОБИДА

«Москвич» остановился у здания, где было Управление Аэрофлота. Но не у главного входа, а сбоку. Летчик со скрипом выбрался наружу, обошел машину, открыл дверцу с Максимкиной стороны. Добродушно протянул большущие ладони.

— Ну что, пилот, пойдем на ручки?

Неизбежное приближалось. У Максима в животе и груди ощущалась холодная пустота, а в ней противно и однотонно стонали беспокойные струнки. Все это и называлось «страх». От такого чувства слабеют ноги, если даже они обе здоровые.

Но, кроме страха, в человеке есть гордость. Она со страхом борется, и они стараются друг друга повалить на лопатки. В Максиме никто из них пока не повалил другого.

Максим стал вылезать из «Москвича».

— Я сам пойду.

— А не больно?

Максим осторожно ступил на левую ногу. Боль толкнулась в разбитом колене, но терпимо. Это был пустяк по сравнению с тем, что Максима ожидало.

— Ничего, можно идти, — уныло сказал он.

— Ну и молодец.

Они прошли через садик, и Максим увидел в стене голубую дверь, а на ней белый кружок с красным крестом. Вот такая жизнь! Боишься, боишься, и наконец все равно случается то, чего боишься.