Муравейник (Фельетоны в прежнем смысле слова) - [28]

Но читаю я на следующий день "Московские новости" - и что же узнаю? Оказывается, этот кашалот капитализма - бывший завотделом Черемушкинского райкома КПСС! Редактор журнала "Химия и жизнь" вспоминает, как в 1981 году К-в вызвал его на ковер и прорабатывал: дескать, недопустимо много еврейских фамилий в журнале, - и фамилии перечислял.

Это в сторону. Меня не особенно волнует, был ли товарищ К-в юдоедом, остался ли таковым господин К-в.

(Кстати: одному из пофамильно названных до такой степени остопротивело внимание Черемушкинского райкома, что в конце концов он убыл с подведомственной территории. Это писатель Борис Хазанов, автор классической повести "Час короля". Классической в том смысле, что прочесть ее в ранней юности - большая удача: вроде прививки от неблагородного образа мыслей. Писатель, стало быть, остался без родины, а партработник распоряжается богатствами недр.)

Но вот как по-вашему, его следует полагать "собственником"? Или все-таки государственником - как некоторые бабочки зовутся капустницами за то, что в бытность гусеницами питались соответственно?

Правда, я не очень-то разбираюсь в нынешней номенклатуре. Допускаю, что председатель совета директоров - что-то вроде старшего приказчика: оклад, премия, тринадцатая зарплата - и все. А владеют половиной, что ли, национальных богатств (надо думать, пожертвовав личными трудовыми сбережениями) какие-то совсем другие титаны Драйзера. Однако же и г-н К-в порхает над кочанами с таким видом, точно среди них родился. Но как бы там ни было, буржуй эпохи Отстоя - вряд ли щедринский персонаж.

В Н-ском обкоме правящей партии была такая должность: завсектором худлита. В начале восьмидесятых занимал ее некий П-в. Местная литература дышала тогда свободой как-то не лихорадочно. Все же он старался. Бывало, вычеркнет красными чернилами из Горбовского строфу, из Конецкого абзац - и главного редактора к себе приглашает: полюбуйтесь, дескать; мой знакомый главный редактор очень страдал от этих собеседований. Потому что П-в никогда не объяснял, чем абзац или строфа потрясает основы советского строя; надо было самому придумать себе вину, а уж потом оправдываться. П-в был строг, неулыбчив. Впрочем, однажды публично разрешился отменной шуткой, - но не умышленно, полагаю, а по невинности: на съезде писателей, - сказал он, - шел разговор по большому, по мюнхенскому счету... Последний раз я любовался им, когда уже решено было - и разрешено (из Москвы) - печатать в "Неве" роман Дудинцева "Белые одежды". П-в был раздражен. Пообещал, что мы еще убедимся: 37-й год - не самая черная страница истории. (Роман Дудинцева, между прочим, - о 49-м.) Не знаю, что это было - угроза? пророчество?

Теперь, говорят, и он - член Совета директоров какого-то банка.

Каюсь, я действительно воображал при так называемой советской власти, что нами правят невежды и тупицы. Что они сами переваривают, бедняги, лапшу, которую затем вешают мне известно куда. Но как же я ошибался! Они были гораздо умней таких, как я. В мавзолее они видели весь этот якобы социализм. И так уютно присосались к новой экономике, точно весь век ничем другим и не занимались, кроме как пили кровь трудящихся.

Подозреваю, впрочем, что этот бал бабочек - бал-маскарад, и крылья марлевые. Тут не Салтыков, тут опять Шварц:

"Новая голова появляется у Дракона на плечах. Старая исчезает бесследно. Серьезный, сдержанный, высоколобый, узколицый, седеющий блондин стоит перед Ланцелотом".

Где-то теперь Ланцелот?

Как раз на прошлой неделе человек, по праву считавшийся победителем Дракона, объявил - писатель! герой! - что свобода слова - не главное, а главное - поскорей восстановить смертную казнь... И в непреклонном тенорке я, не веря себе, узнаю рев того же "огромного, древнего, злобного чудовища" - непобедимого, наверное.

Май 2001

МИФОЛОГИЯ РАЗБИТОГО ЯЙЦА

Сюжет нашей переписки становится предсказуем: Вы - упорно про Фому, я столь же неукротимо, про Ерёму.

Между прочим, я думаю, что это лица исторические. Воображается какое-нибудь такое городище - предположим, в окрестностях Старой Ладоги, обнесенное земляным валом. Век, например, двенадцатый. Экономика - продают варягам пушнину и клюкву. Политический строй - конечно же, демократия. Партий - две: по числу, скажем, улиц. Продольных возглавляет, как Вы уже догадались, народный трибун Фома, поперечных, соответственно, Ерёма. (Или наоборот.) В нерабочее время на перекрестке то и дело вспыхивают стихийные митинги. Совершенно как в шекспировской Вероне. - Про Монтекки! - горланят одни. - А мы про Капулетти, так вас и так! - вопят поперечные. И кто-нибудь уже бежит с багром.

По-видимому, тогда же и там же прославился выдающийся путешественник Макар. Известно, что в дальних экспедициях он гнал перед собою стадо телят надо полагать, всю дорогу питаясь ими, - что и позволило добиться непревзойденных результатов: местность, по которой не ступала нога ни единого из Макаровых телят, считалась находящейся как бы за ойкуменой. Но рогатый скот был дорог, исследователь разорился; в некоторых текстах он предстает - очевидно, на склоне лет, - существом забитым и безответным.