Муравейник - [23]

У меня появилось жуткое отвращение к Мите как к человеку, и по щекам побежали слезы.

– Чмо, какое же ты чмо… – единственное, что я смогла произнести, и заплаканная убежала домой.

Через минуту до грузина, наконец, дошло, что бояться Влада ему уже нет смысла, и он кинулся за мной. Прямо перед Митиным носом я захлопнула входную дверь. Мой бывший в ярости начал налегать на звонок: сначала звук дребезжащего колокола был прерывистым и коротким, потом стал продолжительным и навязчивым.

– Бабушка, не открывай! – выкрикнула я и судорожно стала набирать номер Руслана.

– Лоя, что происходит? – недоумевала она.

– Я расскажу тебе все чуть позже. Пожалуйста, бабуль, – пробубнила я.

«Хотя, как я ей все это расскажу? Ведь у бабушки подскакивает давление от одного лишь недоброго слова в ее сторону».

– Сейчас мне надо самой со всем разобраться, ба. Поверь мне и иди в спальню.

Когда грузин понял, что дверь я ему не открою, он стал долбить в нее кулаками, ногами и кричать на весь подъезд:

– Выходи! Выходи, сука! Давай поговорим!

– Да, что случилось?! – бабушка вышла в коридор, схватившись за сердце.

– Я сейчас не могу… Лучше бы ты сегодня была на работе и не застала весь этот ужас, ба… – Руслан не брал трубку. Я села под окном своей комнаты, прижала колени к себе и истерически зарыдала. Митя так сильно напугал меня своими стуками и криками, что я совершенно точно решила не открывать ему дверь. Мне казалось, он убьет меня, когда я это сделаю.

Бабушка пошла в кухню. Я слышала, как она наливает воду в рюмку и достает свои капли для сердца из аптечки.

Минут двадцать грузин продолжал буянить, орал, матерился, пару раз подходил к моим окнам и что-то высматривал, потом успокоился и ушел.

Я все это время продолжала набирать номер Руслана, но безуспешно. Посидела немного под окном комнаты, а когда слезы закончились, встала и пошла в кухню выпить воды. За столом, опустив голову вниз, лежала бабуля. Я испугалась, подбежала к ней. Меня охватила паника, а руки затряслись еще сильнее, чем раньше. Я крепко сжала бабушкино запястье пальцами и стала щупать пульс. Его не было. В ужасе я отпустила ее руку, и она безжизненно упала со стола, словно веревка, повисла в воздухе.

– Как? Как же так, ба?.. – слезы снова полились из моих глаз рекой. – Не может быть! Этого просто не может быть…

Мне перестало хватать воздуха… Я побежала к входной двери, открыла ее нараспашку, выскочила из подъезда и хотела закричать во весь голос: «На помощь! Помогите!» Но у меня изо рта не вырвалось и звука. Я, как рыба, широко открывала рот, но была нема. Зато слезы продолжали лить из меня ручьем…

В этот момент меня увидел Митя и тут же вернулся. Сначала он долго не понимал, что я хочу ему сказать и почему молчу. Но потом, когда я стала тыкать пальцем в кухонное окно, до него дошло, что с моей бабушкой что-то случилось. Он быстро вбежал в квартиру, увидел все своими глазами и вызвал скорую.

Именно Митя помог мне тогда в самые трудные минуты. Он оказывал первую помощь моей бабушке, пока на место ехала бригада спасателей, встретил врачей, разговаривал с ними, приводил в чувства меня и даже старался как-то поддержать. Вот только я не слышала его, не видела и не чувствовала…

Бабушка умерла. Ее не смогли спасти. Это все из-за меня. Я даже не успела обнять ее на прощание… Самый мой близкий, родной человек. Только что она была рядом, а теперь ее нет… Эту ночь я провела в одиночестве: лежала в постели, смотрела в потолок и вспоминала детство…

Пустота – черная, мрачная бездна без конца и края, а на небе мерцают яркие звезды разных цветов и размеров. Мне совсем не страшно. Склонив крохотную головку к плечу бабули, я шепчу ей на ухо вопросы: «Почему так темно? Куда мы идем? Что за блестящие камушки светят на нас свысока?» И она отвечает – спокойно, тихо, поглаживая меня по голове.

***

Позже кто-то рассказал мне, что Митя очень испугался, как бы я не наложила на себя руки, именно поэтому так громко колотил в мою дверь. Что со мной дома была бабушка, он не знал и поэтому орал, матерился, старался вытащить меня из квартиры.

– Ха-ха-ха! – истерически смеялась я. – Серьезно? Что ж он тогда ушел через двадцать минут: голос сел или закончил играть на публику?! Вроде он сделал все что мог, но эта маленькая бестолочь все равно повесилась… Ха-ха-ха, – я продолжала хохотать, понимая, что у грузина, в принципе, нет никаких чувств. Такой вот он – окаменелый кусок дерьма.

Два трупа, один из них – моя бабушка, Влад в колонии для несовершеннолетних преступников – ему дали четыре года – и разбитая я – вот так закончилась глупая шалость грузина и наступил мой восемнадцатый день рождения.

Благодаря Мите история лишения меня девственности быстро разлетелась по всем нашим общим знакомым. Вот только в версии моего бывшего я едва ли являлась жертвой, скорее, легкодоступной девушкой – шлюшкой по-простому, а он – великим и могущественным первопроходцем.

Помощи друга в том, что произошло с бабушкой, я не оценила. Тогда я была не в себе и плохо соображала. К тому же до сих пор думаю, что его поступок был не более, чем показательным выступлением.