Муравей по имени Муравей - [2]

Сыро… Жёстко…

Сквозняк… Темнотища…

Нет нигде никакого жилища.

Только вдруг он заметил в сторонке

банку круглую из-под тушёнки.

А на ней этикетка цветная.

Сбоку надпись: «ТУШЁНКА СВИНАЯ»

и животное — неизвестное,

но приятное, интересное.

И сказал Муравей: —Я не знаю,

что такое «ТУШЁНКА СВИНАЯ».

Только крыша у ней жестяная

и красивая дверца резная.

И пожалуй, такая «ТУШЁНКА» —

самый лучший приют для ребёнка.

Мне не важно, чей это портрет.

Лучше дома не будет и нет!

И скорее семейство своё

в эту банку привёл на житьё.

А наутро, совсем спозаранку,

засияла консервная банка!

Первый луч для веселья и танца

не нашёл себе лучшего глянца!

И сказал Муравей: — Не хочу

никуда я отсюда идти,

если в целом лесу не найти

места лучшего даже лучу!

Лучше нету жилища на свете!

Здесь вовек не заблудятся дети.

Ведь куда бы они ни ушли,

дом всегда им заблещет вдали!

Кто же мог прошептать Муравью,

чтоб спасал он родную семью,

что плотину воздвигли бобры

и ручьи повернули с горы

и, наверное, к ночи сюда

непременно нахлынет вода!

И что именно оттого

муравьи не дождались его!

Он не знал.

Он был счастлив и весел.

Он на дверь занавеску повесил.

Пусть она из простой паутинки,

но зато в ней сияют росинки.

Мхом пушистым устлал он кровать,

чтоб тепло было в ней зимовать.

Он принёс из ближайшего улья

восковые прекрасные стулья.

Светлячка к потолку примостил,

чтобы вечером ярко светил.

И от радости, и от веселья

он устроить решил новоселье.

В ближней лавочке за три пушинки

приобрёл он три чудных чаинки.

За три ягоды спелой морошки —

три душистые хлебные крошки.

И за каплю смолы от сосны —

три горошинки бузины.

И на банке блестящей своей написал он:

«К вниманию гостей!

Кто знаком мне и кто не знаком —

пусть сегодня приходит в мои дом.

Среди новых друзей и семьи

я гонять собираюсь чаи.

Извините за этот портрет.

Здесь такого животного нет.

Нам сказали, что это свинья.

Но теперь здесь семья Муравья.

Приходите к нам, милости просим,

приблизительно часиков в восемь».

И послышался в восемь часов

перед банкою гул голосов.

В дом влетели ещё незнакомые

очень славные насекомые.

И стрекозы и мотыльки

прочитали такие стихи:

«За свиную тушёнку твою,

где светло и уютно, как в тёплом краю,

мы поднимем сегодня бокалы,

чтоб она ещё ярче сияла!»

А все звери в лесу удивлялись:

— Ах, куда мотыльки подевались?

Но сорока над лесом кружила

и подробно им всё доложила:

— Мотыльки собрались на полянке

и пируют в серебряной банке.

Слышно с самой далёкой опушки,

как они распевают частушки.

Всем хватило и места, и чая,

и душистого каравая.

…Только старший из сыновей—

рыжеватый такой муравей —

захотел прогуляться немного,

сделал шаг… и застыл у порога!

А потом закричал: — Муравьи!

Поднимите усищи свои!

Здесь, пока мы гоняли чаи,

к нам с холма прибежали ручьи.

Поднимайтесь скорее! Беда!

Нас давно окружает вода!

Мотыльки и стрекозы в волненье

закричали — Потоп! Наводненье!

Не допили

и не доели

и в открытую дверь улетели.

…Наш знакомый, наш друг Муравей

не Илья, не Кузьма, не Корней —

мог бы снова придаться тоске,

раз он в банке плывёт по реке.

Только некогда было ему

тосковать.

Да зачем?

И к чему?

Разве время найдёшь тосковать,

если с солнышком надо вставать,

и бежать, и спешить, и сновать,

и карабкаться в небеса,

чтоб потуже крепить паруса,

если надо наверх всех свистать,

если к берегу надо пристать,

и исследовать чащи лесные,

и пополнить запасы съестные,

побеседовать с муравьями

и сказать им: — Отправимся с нами!

Не казалось ли вам на реке,

будто что-то блестит вдалеке?

Не казалось ли вам на реке,

будто кто-то свистит вдалеке?

Будто кто-то поёт вдалеке:

— Не могу предаваться тоске!

У меня есть большая семьй.

У меня есть родные, друзья.

Хорошо я на свете живу!

Вместе с ними я к морю плыву!

Я на берег совсем не хочу.

Я детей своих плавать учу.

Я совсем не Степан, не Андрей.

Просто я — муравей Муравей,

я обычный

морской

муравей.