Мурад несчастный - [5]

Никакимъ перомъ не льзя описать того, что я терпѣлъ отъ голода и жажды; наконецъ пришелъ я въ какое-то бѣшенство, и мнѣ видѣлись разные ужасы. Долго ли продолжалось это безпамятство, я не знаю; но меня извлекли изъ него человѣческіе голоса: я увидѣлъ въ нѣкоторомъ отъ себя разстояніи караванъ богомольцевъ, возвращающихся изъ Мекки. Они нашли источникъ, и это было причиною тѣхъ радостныхъ восклицаній, которыя меня разбудили. Подивитесь же моему несчастію! этотъ источникъ находился отъ меня очень близко, а я умиралъ отъ жажды. Не смотря на свою слабость, я началъ кричать и поползъ къ тому мѣсту, откуда слышались мнѣ голоса. Я скоро увидѣлъ своими глазами путешественниковъ: они наполняли водою мѣхи и поили верблюдовъ. Но силы мои совсѣмъ истощились, я не могъ уже ни кричать, ни ползти и уже видѣлъ, что они садились на верблюдовъ, готовы будучи удалиться. О жестокая звѣзда! подумалъ я, они уѣдутъ; но мнѣ пришло въ голову снять съ моей чалмы бѣлое полотно и имъ махать, что я и сдѣлалъ — путешественники меня увидѣли, приближились ко мнѣ; одинъ невольникъ меня напоилъ, и я разсказалъ имъ, какою судьбою зашелъ въ эту ужасную пустыню.

Между тѣмъ одинъ изъ путешественниковъ разсматривалъ очень. внимательно кошелекъ, висѣвшій у меня на поясѣ — это былъ тотъ самый кошелекъ, которой получилъ я съ цехинами за открытіе потеряннаго перстня; на немъ изображено было имя того, кому онъ принадлежалъ прежде. Путешественникъ, смотрѣвшій на него со вниманіемъ, былъ братъ моего благодѣтеля; мы объяснились, и этотъ человѣкъ обѣщался меня не оставить. Караванъ шелъ въ Каиро — мой новый знакомецъ предложилъ мнѣ слѣдовать за нимъ, и вамъ не нужно сказывать, что я съ большою охотою согласился на это выгодное для меня предложеніе.

„Послушай, Мурадъ, — сказалъ мнѣ новый мой покровитель, когда я описалъ ему свои несчастія — ты почитаешь себя осужденнымъ на неудачи; я въ этомъ съ тобою несогласенъ, и берусь помогать твоему горю: совѣтуйся со мною всякой разъ, когда ты вздумаешь приняться за какое нибудь дѣло. Я обѣщался исполнять его приказанія.

Этотъ человѣкъ былъ и богатъ и великодушенъ; онъ содержалъ меня очень хорошо: должность моя состояла въ присмотрѣ за вьюкомъ верблюдовъ и пересчитыванія тюковъ при ихъ перекладкѣ. Я исполнялъ эту должность съ великою точностію каждый вечеръ. Однажды — это случилось въ самый день нашего прибытія, въ Александрію — я полѣнился пересчитать тюки, будучи увѣренъ, что они всѣ на лицо. Начали перегружать ихъ на корабль; что же? недоставало трехъ тюковъ хлопчатой бумаги. Мой господинъ сдѣлалъ мнѣ выговоръ, но кроткій и слишкомъ милостивый. Черезъ крикуна возвѣстилъ онъ, что дастъ хорошее награжденіе тому, кто отыщетъ пропажу — и пропажа нашлась; но корабль уже отвалилъ отъ берега. Мы — я и мой господинъ — сѣли въ шлюбку, съ своею хлопчатою бумагою, догнали корабль; но Капитанъ сказалъ намъ, что уже не было никакого способа помѣстить на немъ наши товары, что онъ уже былъ полонъ. Очень долго спорили — наконецъ Капитанъ согласился дать мѣсто на палубъ нашимъ тремъ тюкамъ, а мнѣ приказано было стеречь ихъ и днемъ и ночью.

Въ продолженіе нашего плаванія не случилось съ нами никакого несчастія; но въ послѣднюю ночь, на канунѣ отбытія корабля въ Каиро, заснулъ я, выкуривъ свою трубку, на одномъ изъ тюковъ съ хлопчатою бумагою. Трубка была единственнымъ моимъ утѣшеніемъ и я не разставался съ нею ни на минуту. Что же? моя злая судьба и это невинное удовольствіе обратила въ мою погибель: вдругъ пробуждаютъ меня крики моихъ товарищей! Вскакиваю! что сдѣлалось? Я не высыпалъ пепла изъ моей трубки! хлопчатая бумага загорѣлась, и чалма на головъ моей уже пылала. Я весь изжегся и на лбу у меня выскочило множество волдырей; а когда затушили огонь, то Капитанъ корабля торжественно, объявилъ, что онъ не согласится ни за какія деньги, держать на своемъ суднѣ такого человѣка, которое причиною всѣхъ несчастій; и добрый мой господинъ, удостовѣренный опытами, что непріязненная звѣзда моя не позволяетъ мнѣ быть исправнымъ слугою, рѣшился со мною разстаться; онъ далъ мнѣ кошелекъ съ пятьюдесятью цехинами и сказалъ: теперь ты свободенъ, Мурадъ; постарайся употребить на пользу свою эти цехины, и участь твоя можетъ быть перемѣнится. Увы! я не имѣлъ никакой надежды на счастіе, однако рѣшился послѣдовать доброму совѣту и сдѣлать выгодное употребленіе изъ моихъ цехиновъ.

Прошла недѣля. Въ одинъ день, прохаживаясь по улицамъ великаго Каира, я встрѣтился съ человѣкомъ, котораго лицо показалось мнѣ знакомо. Всматриваюсь, узнаю того жида, который ссудилъ меня деньгами въ лагерѣ Эллъ-Ариша. Не могу понять, что привело этаго проклятаго еврея въ Каиро; конечно судьба моя шепнула ему на ухо: ты найдешь въ этомъ городѣ Мурада! счастливый путь! Онъ привязался ко мнѣ съ требованіемъ, чтобы я заплатилъ ему долгъ, грозясь объявить меня бѣглымъ солдатомъ, хорошо извѣстно было ему, что я бѣжалъ по неволѣ, будучи брошенъ больной на дорогѣ. Я старался умилостивить своего сердитаго заимодавца — шумѣли? шумѣли — наконецъ условились, чтобы я заплатилъ ему капиталъ, и чтобы онъ отсрочилъ мнѣ платежъ процентовъ, за что я обязывался купитъ у него связку платья, доставшагося ему изъ вторыхъ рукъ, и, которое онъ соглашался уступить за весьма дешевую цѣну по той причинѣ, что ему необходимо нужно было какъ можно скорѣе уѣхать изъ Каиро. Онъ показалъ мнѣ платье, и въ самомъ дѣлъ оно было очень богатое; словомъ сказать, я купилъ этотъ товаръ въ твердой увѣренности, что продамъ его скоро и за хорошія деньги.