Муос. Падение - [40]

Когда она пришла в себя, то не сразу поняла, что с ней. От двухсуточной опийной анестезии ломило тело, болел шов от пупа к паху; по непонятной причине ужасно болела и распухла глотка, как будто кто-то вогнал туда большой гвоздь. Но все это перекрывало необъяснимое ощущение присутствия чего-то постороннего внутри; вернее, кого-то. Причем это присутствие не пугало, а наоборот, действовало успокаивающе, как будто этот кто-то знал о страданиях Даши и всеми силами хотел ей помочь. Это присутствие не снимало, но как бы отводило в сторону страдания Дашиного тела, акцентируя внимание на себе самом – таком прекрасном и беззащитном.

В палату вошел Вась-Вась. От былого безразличия к девушке не осталось и следа, он смотрел на нее с отеческой любовью. Доктор сразу же, не подбирая слов, объяснил причину произошедшей в Даше перемены. Он даже не скрывал, что необходимость операции была им выдумана, что ее целью было лишь вживление хозяина, что ребенка после операции он умертвил, так как пока что он будет лишь помехой. Еще не до конца уничтоженные человеческие эмоции пытались в Дашином сознании представить чудовищным то, что говорит доктор, и пока что сопротивляющийся разум выводил картину неправильности происходящего, но ни двигаться, ни тем более кричать Даша сейчас все равно не могла, да и не хотела. Хотелось отбросить эти грустные мысли и полностью сосредоточиться на новом источнике эмоций, ласково пульсирующем между ее шейных позвонков.

Доктор часто ее навещал, не столько чтобы оказать медицинскую помощь, сколько для того, чтобы обучить ее пребыванию в этом мире в новом качестве. Каждый приход доктора вызывал в ней массу положительных эмоций – ведь доктор тоже был цестодом[1] – так на латинский манер теперь называли себя носители хозяев. Слишком некрасивым и опошленным недавней историей Муоса было слово «ленточники». Ее законный супруг Альберт, наоборот, вызывал у Даши лишь отвращение – недаром цестоды именовали людей, в которых не вселены хозяева, «дикими». Первое время перемену в своей супруге он пытался объяснить стрессом, вызванным родами и смертью ребенка. Ничего не изменилось, когда Даша вернулась в их квартирку. Его присутствие, а тем более попытки прикоснуться к ней вызывали лишь приступы отвращения. Поэтому почти все время Даша проводила в Госпитале. Сам Вась-Вась, ставший вскоре ее любовником, настаивал, чтобы Даша усилием воли заставляла себя не уклоняться от близости со своим мужем.

Советы доктора помогли кое-как привести в норму отношения с Альбертом, искренне относившим на свой счет вторую беременность Даши. Через месяц после родов она сама настояла, чтобы ребеночку, который не вызывал у нее материнских чувств, имплантировали червя. Доктор оказался прав – мальчик был слишком мал и не выдержал операции. Даша еле пережила горе, когда на ее глазах умирал первый делившийся в ней хозяин. Смерть носителя, хоть это и был ее ребенок, для нее уже ничего не значила.

Один, реже два раза в год они с Вась-Васем во время операций проделывали подобное с пациентами – в основном, с большими шишками, которые по разным причинам попадали на операционный стол. Доктор по окончании основной операции, когда его ассистенты уходили, быстрыми уверенными движениями осуществлял внедрение. Вскоре она уже сама умела это делать: с помощью специального инструмента выполняла глубокий прокол в задней стенке носоглотки аж до самого позвоночника, впускала туда только что делившегося червя и с восторгом наблюдала трогательный процесс его внедрения в кровоточащую рану нового носителя. Оставалось прижечь рану, чтобы остановить кровотечение, от которого носитель мог захлебнуться; а потом двое-трое суток поддерживать опийный сон, дабы суета прооперированного не мешала процессу его превращения в цестода.

Вась-Вась совершенствовал навыки имплантации, но и третий ребенок умер, не пережив операции в полугодовалом возрасте. Больше детей у нее не было. Впрочем, у их ног лежал весь Муос. Рано или поздно, как обещал доктор, цестоды начнут войну с дикими, загонят их в вольеры и, отбирая молодых и здоровых, начнут их методично осчастливливать. Остальных же, непригодных к вживлению хозяев, уничтожат. Даша с восторгом слушала рассказы доктора о Высших цестодах, с которыми ему посчастливилось видеться лично. Доктор описывал их как прекрасных, совсем не похожих на людей, красивых и благородных порождений иного мира, умеющих читать человеческие мысли и свободно передвигаться по Поверхности.

Но этот счастливый период в Дашиной жизни прервался совершенно неожиданно. Пришла следователь, которая несколько часов рылась в архиве Госпиталя, после чего чуть ли не из операционной забрала Вась-Вася, никак не прокомментировав свои действия. Она уловила полусекундный взгляд доктора, наполненный тоской и решимостью, и поняла, что значит этот взгляд – обо всем они уже давно договорились. За Вась-Вася она не боялась, прекрасно зная, что ничто в этом мире не заставит цестода навредить хозяевам – уговоры и пытки здесь совершенно бесполезны. Жалко было хозяина, который мог погибнуть вместе с Вась-Васем.