Муниципальная ведьма - [23]

— Сами-то не боитесь?

— А мне чего бояться? Я — не политик, а хозяйственник. Ещё в горисполкоме работал, ты, молокосос, небось, и слова-то такого не слыхал. Я замом уже у третьего мэра, Бог даст, и при четвёртом работать буду. Ежу понятно, что такими кадрами не разбрасываются, — судя по неуверенному тону, сам он в этом очень сомневался.

— А вашему ежу не понятно, кто Мэрского под монастырь подвёл? — полюбопытствовала я, и Карина возмущённо зашипела, услышав слово ‘Мэрский’.

Мне тоже бояться было нечего, хотя и по другой причине. Даже у упомянутого ежа не могло возникнуть ни малейших сомнений, что при новом мэре должность ‘муниципальная ведьма по защите города от наводнений’ будет немедленно упразднена.

— Говорю же, я не политик, — первый зам недовольно поморщился. — Всех подводных течений не знаю. Но без губернатора тут не обошлось. Они ж родственники, а кровь родная — не водица. Хотя нет, они не кровные родственники. В общем, или губернатор решил взять бывшего зятя на цугундер, или кто-то третий копает под губернатора через его людей. Грязь всё это, не хочу в неё лезть. Есть ещё вопросы?

Вопросы у собравшихся наверняка остались, но работники муниципалитета знали основной закон подобных коллективов — ‘Не высовывайся!’. Все, кроме нас с Митяем, послушно молчали всё собрание. Даже Карина, которая, видимо, ещё на что-то надеялась вопреки здравому смыслу. Мне стало её немножко жалко. Куда делась та уверенная в себе женщина с королевскими манерами? Сейчас она выглядела даже не сломленной, а раздавленной. Что ж, и для королев иногда наступают тяжёлые времена, достаточно вспомнить Марию-Антуанетту. А вот для ведьм лёгких времён вообще не бывает…

Исполняющий обязанности мэра закрыл собрание, и все разошлись обсуждать ситуацию, или, говоря проще, сплетничать. Я, к сожалению, принять в этом участия не могла, языками чешут в основном в курилке, а я там не бываю. Но, как выяснилось, оставлять меня в стороне от событий никто не собирался.

Вернувшись в кабинет, я хотела посмотреться в зеркало и, если нужно, поправить косметику. Но лежавший в сумочке телефон надрывно верещал, и макияж пришлось немного отложить. Я даже не глянула, кто мне звонит, ответила сразу же, подумав при этом, что не помешает сменить рингтон на что-нибудь не такое навязчивое.

— Здравствуйте, Елена Михайловна! Почему вы не берёте трубку? Я звоню уже раз в двадцатый, — голос казался знакомым, наверняка я его слышала, причём совсем недавно, но вспомнить, кому он принадлежит, не удавалось.

— Вы звонили, чтобы что-то мне сказать, — предположила я. — Так говорите! Зачем вам знать, почему я не беру трубку? И ещё, представьтесь, пожалуйста.

— Я — Мелентий, — сообщил звонивший. — Адвокат уважаемого Мэрского. Что же касается вашего упрёка касательно ненужных вопросов с моей стороны, то вынужден признать его обоснованным, хотя и высказанным, с моей точки зрения, в избыточно резком тоне. Так что прямо перехожу к делу. Мэрский срочно хочет вас увидеть.

— Он имел без малого два месяца на то, чтобы меня рассмотреть, но ему настолько не нравятся мои ноги, что с тех пор как я отказалась носить брюки, он так ни разу на меня и не взглянул.

— Странно, честно говоря. Мне показалось, что ножки у вас вполне достойно выглядят. Впрочем, это не моё дело. На вкус и цвет, как говорится. Так или иначе, теперь у него появилось желание увидеть и ваши ноги, и всю вас как единое целое. Более того, он готов заплатить за ваш визит.

— Ещё чего не хватало! Я что, стриптизёрша, показывать за деньги свои ноги заключённым? Обойдётся!

Мелентий тяжко вздохнул.

— Елена Михайловна, вы уж меня простите, но я не понимаю, когда вы шутите, а когда говорите серьёзно. Мэрскому очень нужна ваша помощь, и он готов заплатить пятьсот долларов только за то, что вы его выслушаете. Я не понимаю, почему должен вас уговаривать. По моим представлениям, предложена очень выгодная сделка. Что вас смущает?

— Не хочу, и всё! И вы меня не заставите.

— Очень жаль, что вы не пожелали хотя бы объяснить причину отказа. Как это по-женски! Не хочу — и всё. Прелестно! Но я, знаете ли, весьма любопытен. Задам-ка я этот вопрос вашей маме. Она наверняка сумеет на него ответить. Ведь кому знать, почему человек поступает так, а не иначе, как не родной матери?

Я категорически не хотела выслушивать Мэрского, но объяснять маме, почему я отказалась от пятисот долларов, мне не хотелось ещё больше. Это будет скандал на весь вечер, с подробным описанием, для чего эти полтысячи могли бы пригодиться в хозяйстве. С постоянным уходом в воспоминания, как она растила меня на одну зарплату, а мне, неблагодарной дочери, на это плевать. Похоже, Мелентий всё это отлично знал. Впрочем, есть одна причина отказа, которую даже мама посчитает уважительной.

— Пятьсот — это несерьёзно, — уверенно заявила я.

— Тысяча, — предложил адвокат, явно готовый к такому повороту в разговоре.

— Уже ближе.

— Полторы, и это предел. Если не устраивает, прямо сейчас звоню вашей матушке.

— Ладно, — сдалась я. — Но мне ещё нужно, чтобы не было неприятностей из-за моего отсутствия на рабочем месте.