Муни-Робэн - [7]

Муни сам иногда бывал неимоверно неловок и, казалось, нисколько тому не удивлялся и не огорчался.

— Я это чувствовал, — говорил он.

Другого самолюбия в нем не оказывалось. Он был отличным охотником, как бывают отличными игроками.

* * *

Мы уступали Муни большую опытность и большее искусство перед нами; но этого недостаточно было для объяснения фактов настоящего предвидения, свидетелями которых мы бывали ежедневно. Едва ли мог бы я верно передать впечатление, какое наконец стали производить на нас эти факты. Нет редкого явления, к которому бы не привык человек, а между тем, нет ничего в мире труднее, чем подтвердить явление такого рода и поверить в него.

Постоянные и совестливые исследования некоторых приверженцев магнетизма, вовсе не сумасбродов и не шарлатанов, довольно доказали, что простое постижение очевидного и неоспоримого факта может быть делом целой жизни. Но еще страннее то, что факт этот, едва постигнутый, мгновенно усваивается простыми и здравыми умами, не производя в них ни изумления, ни волнения.

Не знаю, так ли легко покоряются ученые; сомневаюсь. Их гордости мудрено смириться перед открытиями, ниспровергающими их теории.

Что до меня, то я не лишался никакой предварительной теории и не находил противоречия ни с каким своим знанием. Я был свидетелем одного из таких фактов, после которых сомнение невозможно. Я видел, что Муни обладает способностью второго зрения или чутьем, доведенным до собачьей утонченности, не будучи твердо убежден, что в человеческой природе есть инстинкты столь исключительные и преступающие известные пределы наших общих способностей.

Десять лет спустя играл я в карты с одной сомнамбулкой, глаза которой, по-видимому, были совершенно закрыты, и хоть она делала чудеса, а, выходя оттуда, я жалел, что подписал протокол ее действий. Мне пришли в голову подозрения, которых минуту назад я не имел.

Мне показалось, что мать условилась с ней морочить публику, и я подумал, вместе с другими недоверчивыми: правда, повязка на глазах была непроницаема, но кривляния, какие делала сомнамбулка, не ослабляли ли несколько эту повязку снизу?

А два месяца тому назад видел я у одного доктора, которого знаю за человека совестливого и честного и который от множества обманов стал недоверчивее всех нас, другую сомнамбулку, которая, несмотря на несколько непроницаемых повязок, лишенная всякого помощника, показывала способность видеть так ясно, как только и могут видеть хорошими глазами и при полном свете.

Этот раз я простер мое наблюдение факта до мелочности, до дерзости и могу привести такие подробности, которые решительно не оставляют места подозрению в проделке.

Итак, я уверен, убежден теперь, — сколько возможно человеку быть убежденным в деле личного тщательного и ясного опыта, — что некоторые индивиды нашего рода могут видеть (а также почему и не слышать, почему не обонять?) в обстоятельствах, среди которых способность чувств недействительна вообще у прочих индивидов. Что же вы думаете? С тех пор я не надивлюсь моему спокойствию! Я ожидал было, что подобный факт покажется мне сверхъестественным, поставит вверх дном мой рассудок, сделает меня доверчивым ко всяким вздорам на свете, и боялся дойти до убеждения, которого искал. А вот вышло, что со мной не случилось ничего такого.

Я не верю ни в какую сверхъестественную силу и думаю, вместе со всеми присутствовавшими при опыте, что, верно, есть в природе много секретов, еще не открытых, которые долго останутся необъяснимыми. Долго! — сказал я. Не всегда ли даже?

Влечет ли признанный факт за собой что-либо, кроме анализа действий и постижимых причин? Нет ли за этими постижимыми причины первой, которая есть само таинство Божества? Кто скажет нам, как возникает жатва и как зачинается человек? Мы ясно видим, что из зерна появляется и растет былинка, видим, что ребенок родится из утробы матери. Но сила жизни, но деемость и обновление существа, вечные свойства духа и материи, — откуда они берутся?

Положим, разберут глаз ясновидящего, отыщут в его нервах, в сетчатке, в мозгу особую способность видеть сквозь преграды, поверх расстояния, — что же узнают?..

То, что знали три тысячи лет назад: то есть, что существуют пифии, гадатели, авгуры, духовидцы и пророки, которые не все пользуются людским легковерием, а которые истинно одарены внутреннею и несомненною силой.

Перестанут говорить: «Это вещает Аполлон, Изида, Иегова, Магог».

Ученые скажут: «Это совершается естественное явление».

Но, в самом деле, где же заключается мощь, из которой истекает это явление? Не в Боге ли, подобно как все явления жизни заключаются во вселенной?

Итак, прогресса надлежит искать не в материальном изучении первичной причины. Прогресс этот всегда будет только больше и больше поразительным и всеобщим подтверждением веры в Бога, постижение первоначальное, прочное, вечно преобразуемое и усовершимое человечеством.

Людской же науке предлежит исследовать и объяснять, всеми свойственными ей средствами, с одной стороны, механизм натуральных причин, зависящих от причин божественных, а с другой, механизм природных явлений, проистекающих одни из других. Наука сделает этот шаг, когда учёные увидят достаточное число новых и не подверженных сомнению фактов и устыдятся своего неверия, как устыдились бы теперь своего простосердечия, если бы они могли быть простосердечны.