Мумия из Бютт-о-Кай - [75]

Ясно дав понять, что она не отступит, Таша села в кресло и похлопала ладонью по колену, подзывая Кошку, которая не замедлила занять свое место на ручках у хозяйки.

Вернувшись из небытия, Альфонс Баллю вновь оказался в этом запертом помещении, где его держали пленником уже целую вечность. Из этого места, населенного призраками, исходил зловонный запах, от которого его постоянно мутило. Печка, для растопки которой имелись лишь опилки, и лошадиная попона не помогали согреться, и он стучал зубами. В самый первый день с него сняли путы, которыми он был связан. Вначале он принуждал себя ходить взад-вперед, чтобы не окоченеть, сейчас для этого уже не было ни желания, ни сил. Чего от него ждали? Он об этом не знал. Его тюремщик никогда с ним не заговаривал, он лишь приоткрывал дверь, чтобы поставить еду, затем крепко запирал ее и уходил, насвистывая детскую считалочку.

В обычной жизни Альфонс Баллю был здравомыслящим человеком, самовлюбленным, лишенным малейшего сострадания к ближнему. В Африке его военная служба ограничивалась парой-тройкой показательных маршей во главе отряда; остальное время он просиживал штаны в сенегальском штабе, штампуя толстые пачки бумаг, с удовольствием посещал приемы, которые устраивал губернатор, и утолял сладострастие с прекрасными женщинами, чья кожа была черной, словно эбеновое дерево. Правда, по мнению самого Альфонса, он прекрасно справлялся с миссией просветителя, возложенной на него родиной.

Прошлое превращалось в лихорадочный сон. Он все больше погружался в оцепенение, словно его разум и тело были одурманены наркотическим веществом, лишавшим его способности понимать, кто он и что с ним происходит…

Глава двадцатая

26 сентября

Роза Варле проснулась внезапно. В ночном кошмаре ей привиделось чудище: оно скрывалось во тьме пещеры, рыча на девушку и сверкая желтыми зрачками. Рык перешел в низкое гудение, когда Роза открыла глаза. Оказалось, это было всего лишь буксирное судно, подходившее к острову Ситэ. Она встала, приблизилась к окну, облокотилась на подгнивший подоконник. Тревога постепенно оставляла ее. Забылись и дурной сон, и изматывающая работа, и крошечная сырая комнатушка под самой крышей, и невезение в любви. В оконной раме двигались живые картины: над рекой растекался молочный туман, волны сонно шлепали по каменной набережной Анжу; легкий ветер трогал ветви осин; рыбаки удили колюшек с утлых суденышек. Вот по Сене проплыла шаланда, а собачий парикмахер, как всегда, устроился на своем привычном месте на берегу. Под мостом де Сюлли купали коней, а на мосту устанавливал мольберт и потрепанный шелковый зонтик пожилой художник в шерстяном пиджаке и панаме.

На колокольне пробило семь. По субботам Роза пользовалась привилегией встать попозже. Она наспех оделась и налила себе кофе, забелив его каплей молока.

Она не знала, что в этот самый момент в мощеном дворе, обсаженном кустарниками, человек в клетчатом костюме и шляпе-котелке изводил консьержку, пока не выбил из нее нужные сведения, а именно: Роза Варле действительно живет в этом доме и вот-вот должна появиться.

Жозеф приоткрыл тяжелую дверь, подбитую гвоздями, и подошел к Виктору и Таша, которые сидели под фонарем на своих велосипедах.

— Я все уточнил. Она молодая, темноволосая, и в руках у нее будет большая корзина. Смотрите-ка, вот она! Сделаем безразличный вид.

Таша предпочла встать чуть свет, чем отказаться от принятого ночью решения. На этот раз она будет участвовать в расследовании вместо того чтобы сходить с ума, боясь, что с мужем что-то случилось.

Если бы Роза Варле догадалась, что на велосипедах, ехавших на почтительном от нее расстоянии, сидят ее преследователи, она бы рванула прочь, как заяц от гончих. Но Роза, разумеется, не могла помыслить себя столь важной персоной, удостоившейся настоящей слежки, а потому неторопливо дошла до улицы Пуллетье, поздоровавшись на ходу со старой продавщицей из табачного киоска — тощей очкастой старухой и ее сонными детьми.

— Вы не видали моего Гектора? Опять им овладел демон карамболя![105] Папаша Майен рассказал, что около полуночи он едва не затеял драку в кафе, — а все оттого, что пропустил удар накатом! Чертов бильярд, он нас погубит!

Девушка постаралась как могла успокоить безутешную продавщицу и поспешила в прачечную. Преследователи до боли в глазах вглядывались в окна, но за плотными занавесками ничего было не разобрать.

Роза подошла к застеленному голубым кретоном столу, на котором возвышалась невообразимая гора мятых рубашек и платьев. Над коксовой печью, подвешенные к перекладине, сушились кружевные чепчики; полки были забиты свертками с выстиранным бельем; на столе возле печи остывали до нужной температуры чугунные утюги. Гладильщицы, взопревшие, красные от жара, трудились не покладая рук среди хаоса щеток, ушатов с горячей и холодной водой и мисок с крахмалом.

Наполнив корзину, Роза засеменила к улице Сен-Луи-ан-л‘Иль, представлявшей собой прямую линию, вдоль которой лепились тесные лавчонки со ступеньками. У многих ремесленников — сапожников, рамочников, слесарей, краснодеревщиков, — не было даже такого угла, они раскладывали товар прямо на земле в конце темных закоулков, где на их присутствие указывала лишь скромная вывеска. Торговец рыбой мыл свой прилавок, щедро поливая его водой. На углу улицы Ле Регратье владелец кабака проветривал прокуренное заведение. Другие торговцы — кондитер, антиквар, флорист — откроют свои ставни лишь к полудню. Из булочной же доносился запах свежего хлеба, которым соблазнилась Роза Варле. Жуя слоеный пирожок с яблочной начинкой, она наклонилась к подвальному окну, чтобы поговорить со стариком в круглой шапочке и халате. Затем завернула в молочный магазин Брюна. Купив там кусок сыра, который вместе с багетом и составит ее обед, она ускорила шаг.