Мумия, или Рамзес Проклятый - [8]

 – пузырьки с ядами, несущими смерть. Подумать только, это ее яды – те самые, которые Клеопатра пробовала, перед тем как решила принять смерть от ядовитого аспида.

Лоуренс остановился, снова вытер лоб. Здесь уже слишком жарко. Еще несколько коротких часов – и сюда нагрянут, попросят освободить гробницу для музейных работников. Как жаль, что он связан с музеем. Лучше бы он работал в одиночку. Видит бог, музейные сотрудники ему ни к чему. А ведь они отберут у него все это великолепие.

Луч солнца пробился сквозь грубо вырубленный дверной проем, осветил алебастровые кувшины, и Лоуренсу показалось, что он услышал какой-то звук – слабый, похожий на вздох или шепот.

Он обернулся и взглянул на мумию, фигура и черты лица которой отчетливо проступали под бинтами. Человек, объявивший себя Рамзесом, был высок и, скорее всего, красив.

Он не так стар, как то существо, которое покоится в Каирском музее. Но ведь этот Рамзес заявил, что он вообще не подвержен старению. Он бессмертен, он просто спит. Ничто не могло погубить его, даже яды из этой комнаты, которых он здорово напробовался, когда тоска по Клеопатре доводила его до безумия. По его приказу рабы запеленали его бесчувственное тело; они похоронили его заживо, в гробу, который он сам для себя подготовил, продумав каждую деталь; потом они замуровали вход в гробницу плитой, на которой он своими руками сделал надпись.

Но что привело его в бессознательное состояние? Ну и головоломка! Потрясающая история. А что, если?…

Лоуренс не отрывал взгляда от мрачного существа, завернутого в желтоватую ткань. Неужели он на самом деле верил в то, что под ней теплится жизнь? Неужели это существо способно двигаться и говорить?

Эта мысль заставила Лоуренса улыбнуться.

Он повернулся к стоящим на столе кувшинам. Солнце превратило маленькую пещеру в преисподнюю. Взяв носовой платок, Лоуренс осторожно приподнял крышку ближайшего к нему кувшина. Запах горького миндаля. Нечто не уступающее по силе смертоносному цианиду.

Бессмертный Рамзес писал, что отпил половину содержимого кувшина, чтобы покончить со своей проклятой жизнью.

«А если под этими покровами на самом деле бессмертное существо?»

Опять тот же звук. Что это было? Не шелест, нет, но что-то очень похожее. Скорее вздох.

Он снова взглянул на мумию. Теперь солнце освещало всю фигуру, в лучах его бились столбы пыли – так оно пробивается сквозь церковные витражи или сквозь ветви старых дубов в сумрачных лесных лощинах.

Лоуренсу почудилось, что с древней фигуры поднимается пыль – бледно-золотое марево крохотных частиц. Нет, он слишком устал!

И сама фигура теперь не казалась ему усохшей – она приняла четкие очертания человека.

– Кем же ты был на самом деле, старина? – ласково обратился к мумии Лоуренс. – Сумасшедшим? Обманщиком? Или ты не самозванец, а на самом деле Рамзес Великий?

Он произнес это по-французски – и на него повеяло холодком. Лоуренс поднялся и подошел к мумии поближе.

Казалось, загадочное существо купается в солнечных лучах. Впервые он заметил контуры бровей под туго стянутыми покровами. Черты лица стали более определенными, жестко очерченными, выразительными.

Лоуренс улыбнулся. Он заговорил с существом на латыни, аккуратно нанизывая одно предложение на другое:

– Знаешь ли ты, бессмертный фараон, сколь долго спал? Ты, заявивший, что прожил целое тысячелетие?

Сильно ли он коверкал древний язык? Он так много лет переводил древние иероглифы, что язык Цезаря казался ему грубоватым, и с ним он обходился небрежно.

– Прошло в два раза больше времени с тех пор, как ты замуровал себя в этой гробнице, с тех пор, как Клеопатра прижала к своей груди ядовитую змею.

Он замолчал на минуту, не отрывая взгляда от странной фигуры. Почему эта мумия не пробуждает в нем глубоко спрятанного холодного страха смерти? Он поверил в то, что под этими покровами каким-то образом сохранилась теплящаяся жизнь; что душа заключена в пелены и освободится только тогда, когда кто-то снимет их. Не задумываясь, он заговорил теперь по-английски:

– Если бы ты был бессмертен! Если бы ты смог открыть глаза и посмотреть на современный мир! Как жаль, что мне нужно ждать чьего-то разрешения, чтобы стянуть эти жалкие бинты и взглянуть на твое лицо!

Лицо. Неужели что-то в нем изменилось? Нет, это игра солнечного света. Правда, теперь лицо казалось чуть пополневшим. Машинально Лоуренс потянулся, чтобы дотронуться до него, но рука его замерла на полпути.

Он снова заговорил на латыни:

– Сейчас тысяча девятьсот четырнадцатый год, великий царь. И имя Рамзеса Великого известно всему миру – так же как имя вашей последней царицы.

Внезапно за его спиной послышался шорох. Это был Генри.

– Разговариваешь на латыни с Рамзесом, дядя? Может, проклятие уже сказалось на твоих мозгах?

– Он понимает латынь, – ответил Лоуренс, все еще глядя на мумию. – Разве нет, Рамзес? И греческий он понимает. А также фарси и этрусский и многие другие языки, забытые миром. Возможно, он знал язык древних северных варваров, от которого много веков назад произошел наш родной английский. – И Лоуренс снова перешел на латынь: – Послушай, в нынешнем мире так много разных чудес, великий царь. Я могу показать тебе столько удивительных вещей…