Мумия, или Рамзес Проклятый - [10]

– Дядя, благодаря своему титулу Алекс мог бы купить любую лондонскую наследницу.

– Почему же он не делает этого?

– Одно твое слово – и настроение Джулии изменится.

– А Эллиот отблагодарит тебя за то, что ты ловко обтяпал это дельце? С деньгами моей дочери он будет невероятно щедрым.

Генри побелел от гнева.

– Какого черта ты так хлопочешь из-за этого брака? – язвительно спросил Лоуренс. – Ты унижаешься, потому что тебе нужны деньги…

Ему показалось, что губы племянника шевельнулись в беззвучном ругательстве.

Лоуренс отвернулся и снова посмотрел на мумию, пытаясь покончить с неприятным разговором, – щупальца лондонской жизни, от которой он сбежал, дотянулись до него и здесь.

Вот это да! Вся фигура заметно пополнела! И кольцо! Теперь его видно целиком: раздувшийся палец прорвал стягивающие его бинты. Лоуренсу показалось, что он видит цвет здоровой плоти.

– Не сходи с ума, – прошептал он самому себе.

Тот звук… Снова тот звук. Он попробовал вслушаться, но, сколько ни сосредоточивался, слышнее становился только уличный шум. Он подошел поближе к телу в саркофаге. Боже, неужели он видит отросшие волосы сквозь намотанные на голову пелены?

– Как я сочувствую тебе, Генри, – вдруг прошептал он. – Ты не в состоянии оценить подобное открытие: этого древнего царя, эту тайну.

Кто сказал, что ему нельзя дотрагиваться до останков? Просто немного отодвинуть в сторону эту истлевшую ткань…

Он вытащил свой перочинный ножик и нетерпеливо поднес его к мумии. Двадцать лет назад он мог бы спокойно разрезать и саму мумию. Тогда ему не приходилось иметь дел с чиновниками. Он мог копаться во всей этой пыли сам по себе.

– На твоем месте я не стал бы это делать, дядя, – вмешался Генри. – Музейные работники в Лондоне встанут на уши.

– Я же велел тебе убираться.

Он слышал, как Генри налил в чашку кофе: ему-то спешить было некуда. Маленькое закрытое помещение наполнилось кофейным ароматом.

Лоуренс уселся на походный стульчик и снова приложил ко лбу носовой платок. Целые сутки без сна. Наверное, ему следует отдохнуть.

– Выпей кофе, дядя Лоуренс, – сказал Генри. – Я тебе налил– Он протянул полную чашку. – На улице тебя ждут. А ты очень устал.

– Вот идиот, – прошептал Лоуренс– Ушел бы ты отсюда.

Генри поставил перед ним чашку, прямо рядом с дневником.

– Осторожно! Папирус бесценен.

Кофе выглядел соблазнительно, несмотря на то что его подал Генри. Лоуренс поднял чашку, сделал большой глоток и закрыл глаза.

Что он увидел в тот момент, когда отнимал чашку от губ? Мумию, раздувавшуюся в солнечных лучах? Не может быть. От внезапного жжения в горле все расплылось у него перед глазами. Казалось, горло сжимается. Он не мог ни говорить, ни дышать.

Лоуренс попытался встать. Он смотрел на Генри и внезапно почувствовал запах, идущий от чашки, которую все еще держал в трясущихся руках. Запах горького миндаля.

Это был яд. Чашка падала. Словно в тумане, Лоуренс услышал, как она ударилась о каменный пол.

– О господи! Ублюдок!

Он падал, протянув руки к племяннику, который стоял с мрачной усмешкой на белом лице и равнодушно смотрел на него, будто не происходило ничего ужасного, будто Лоуренс не умирал.

Его тело забилось в агонии. Сделав усилие, он обернулся. Последнее, что он увидел, была мумия в дразнящем солнечном свете. Последнее, что он почувствовал, был песок на полу, в который уткнулось его горящее лицо.

Генри Стратфорд долго стоял неподвижно. Он смотрел вниз, на тело своего дяди, – словно не верил тому, что видел. Кто-то другой это сделал. Кто-то другой проникся его разочарованием и расстройством и воплотил в жизнь его ужасный план. Кто-то другой опустил серебряную кофейную ложечку в старинный кувшин с ядом и влил яд в чашку Лоуренса.

Все замерло – даже пыль в солнечных лучах. Казалось, что крошечные пылинки растворились в горячем воздухе. Только слышался тихий звук: что-то похожее на сердцебиение.

Игра воображения. Через это надо пройти. Надо совладать с руками, чтобы они перестали дрожать, надо удержать крик, готовый сорваться с трясущихся губ. Потому что если он закричит – этот крик уже не унять.

«Я убил его. Я его отравил».

Теперь его плану ничто не помешает: устранено самое главное препятствие.

Наклониться, пощупать пульс. Да, он мертв. Умер.

Генри выпрямился, поборов внезапный приступ тошноты, и быстро вытащил из портфеля несколько бумаг. Окунул перо в чернила и аккуратно, четко вывел на бумагах имя Лоуренса Стратфорда, как уже делал несколько раз в прошлом – на менее важных документах.

Его рука отвратительно дрожала, но так даже лучше. Более похоже на почерк дяди. Подпись получилась превосходно.

Генри положил ручку на место и постоял немного с закрытыми глазами, стараясь успокоиться и думать только одно: «Дело сделано».

Внезапно странная мысль пронзила его: он мог бы все переиграть. Это был лишь порыв; он может повернуть время назад, и его дядя оживет. Ведь это не должно было случиться! Яд… кофе… Лоуренс мертв.

Потом к нему пришло воспоминание – чистое, яркое, приятное – о том дне двадцать один год назад, когда родилась его кузина Джулия. Его дядя и он сам сидели вдвоем в гостиной. Его дядя Лоуренс, которого он любил больше, чем родного отца.