Муха, или Шведский брак по-русски - [3]

Шрифт
Интервал

— Найдётся зачем, — миролюбиво ответил Пётр, оторвавшись от тарелки. Он заметил, что Люба с лёгкой улыбкой наблюдает за ним, как бы исподтишка рассматривает его. Как-то само собой спина его выпрямилась, плечи развернулись. — Да хоть бильярд поставлю. С Василием шары гонять будем.

— Свои собственные, которые из головы повыкатывались? — ласково спросила Валентина.

— Ой, Валя! — неодобрительно качнула головой Мария Семёновна.

— Ничего, там их ещё много осталось, — отшутился Петька. Принялся хлебать дальше.

— Смешные вы все, — засмеялась Люба.

— А если много, то никакой бильярдной. Я сама решу, что там будет. А ты сделаешь.

— Да мне не жалко, Валюш. Хоть залу для торжеств. При свечах гостей принимать будешь.


В это время Василий пошарил дома по пустым кастрюлям и не обнаружив ничего готовенького, только сырой фарш, сглотнул слюну и почесал в затылке. Глянул в окно на дом напротив.


А в доме напротив беседа продолжалась. Валя рассказывала Любе:

— Хоть и трудно маме, а марку держит. Приду с работы — чистота, порядок — муха не пролетит.

— Ага, — сказал Петька, — не пролетит. Упадёт.

— Да какая муха тебя сегодня укусила? — опять повернулась к мужу Валя.

— Пусть попробует. Я её скорей укушу.

Петька отодвинул пустую тарелку с ложкой в сторону и сыто поцыкал языком по зубам. Ругаться не хотелось.

— А Василий где же? — спросил он у Любы.

Но тут раздался лёгкий стук, дверь заскрипела, и в проёме появился Вася.

— О! — сказал Петя.

— Лёгок на помине, — добавила Мария Семёновна.

— Вот она где рассиживает. Так и знал. — беззлобно сказал Вася. — А кастрюля конфорку залила.

Люба схватилась ладонью за свою щёку:

— Забыла! Это я картошку на пюре поставила. Выключил?

— Да выключил, сиди уж. И воду слил. — Вася, ещё не присаживаясь, с высоты своего роста посмотрел на пустую Петькину тарелку. — Может, и мне борща дадите похлебать?

— Вот бессовестный, — сконфузилась Люба. — Сейчас ведь домой пойдём.

— Да проголодался же человек, — сказала Валя, приветливо улыбаясь Васе.

— Ага, — ответил Василий.

— Так покормите же Василия, гостя дорогого, — вставил Петька.

— Садись, конечно, налью, налью, — засуетилась было Мария Семёновна.

Но Валя её остановила, сама быстренько поднялась, и через минуту перед усевшимся за стол Василием появилась полная до краёв тарелка. Запах обалденный! Василий потянулся в центр стола за куском хлеба, мельком, уже вблизи, взглянул на пустую Петькину тарелку и вдруг увидел на её дне, поближе к краю, рядом с одинокой длинной капустиной, скрюченную неподвижную муху.

Вася был, конечно, не такой уж, прям, интеллигент, но… Он неожиданно убрал назад руку, протянувшуюся за хлебом, откинулся к спинке стула.

— Я… это… В общем, я неожиданно понял, что уже сыт.

— О! — округлил глаза Петька. — А секунду назад не понимал?

— Так ведь пищеварение… Сытость после приёма пищи не сразу проявляется.

— Где ж тебя накормили? — удивилась Люба.

— Совсем забыл сказать. В поселковой столовой. С Петровичем, с нашим завхозом, сейчас заходили, котлет заказывали. Вкусные.

— Да с чего это вдруг? — Люба прямо-таки поразилась. — Я ж дома уже фарш приготовила.

— В самом деле, — поддержала подругу Валя. — Она ведь к нам за сухарями прибежала.

— Да чистая случайность, — Вася помедлил, соображая, как бы сказать. — Мимо столовой с Петровичем шли, а тут повариха на пороге, у нас, мол, сегодня дегустация разных блюд, не проходите мимо. Прямо дорогу загородила.

— Тьфу! — сказала Марья Семёновна. — Они их там неизвестно из чего варакзают. Наполовину из мух, небось.

— Это точно, — сказала Валя. — Машка Зубанкина — баба нечистоплотная, кто её только в поварихи засунул? От одного только её фартука с этими жуткими жёлтыми разводами на животе меня уже всю передёргивает.

Валя даже брезгливо, слегка картинно передёрнула плечами перед Василием и тут увидела муху в мужниной тарелке. И всё поняла. И замолчала.

Разговор как-то сам собой свернулся, и Люба с Василием вежливо откланялись, прихватив сухарей.


Валя ничего дома больше на эту тему не сказала, молча собрала тарелки и унесла их на кухню.

«А что тут говорить? Мама не виновата, она всегда очень аккуратная. Случайность. И Петька тоже ни в чём не виноват. Хотя, конечно, мог бы как-то сразу эту тарелку с глаз долой убрать. Балда Иванович. Ну погоди же!»

Валя мыла тарелки на кухне и иногда вытирала всё-таки набегавшую на глаза обидную слезу.

«Ну надо же! Теперь чёрте что будут про нас думать, что мы тут… что у нас тут…».


Чуть позже Валя всё-таки сказала матери про муху.

— Ох, неудобно, — охнула Марья Семёновна. — Но ведь ничего не переиграешь, чего ж теперь…

Помолчала и добавила:

— А Петя, значит, перемолчал. Деликатный какой. Но это при Любе. Без неё не преминул бы… Да ладно, ты его уж сегодня не цепляй.


…Потом, когда Валя вошла в спальню, Петька, обнажённый, уже ожидал её в постели. Без всякого там «Якова» откинул лёгкое одеяло, которым прикрывался. А что? Он муж, она жена.

— Иди сюда, моя принцесса.

— Зубы почистил, принц? — спросила Валя.

Петька охотно и весело поклацал белыми зубами, подзывая Любу к себе указательным пальцем.

— Ну так поворачивайся зубами к стенке, — продолжила она. — И так до утра, понял? Пентюх! Почему тарелку с мухой сразу же не убрал с глаз долой?


Рекомендуем почитать
Дом

Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.


Семь историй о любви и катарсисе

В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.