Муха и влюбленный призрак - [30]

Они с Петькой съели по кусочку. Ломоть был тонкий, и Маша подумала, что не вовремя решила худеть. В сумке оставалась еще пачка печенья, но ее стоило приберечь до катакомб.

— А давайте читать, кто что написал Самосвалову, — предложил Петька и полез в сумку.

Маша и Боинг тоже достали свои листки. У Боин­га было написано:

«Мужик в синих штанах (наверно в джинсах). Ростом повыше меня, а у меня 165».

— Эх, ты! — снисходительно хмыкнул Петька. — Какой мужик, где ты видал этого мужика?

— А это писать?

— Ну конечно!

Боинг погрыз ручку и приписал сверху: «Котокомбы. У виноградников».

Машины показания заняли полстранички. Ниче­го нового она не добавила: что помнила, то и написа­ла. А Петька достал целое сочинение на четырех лис­тах. Начиналось оно так:

Начальнику Укропольской городской милиции,

капитану милиции

тов. Самосвалову Виктору Васильевичу

от гражданина Укрополя Соловьева Петра Александровича.

Свидетельские показания,

а также некоторые наблюдения и предложения.

Боинг выхватил Петькины листки и прочитал наугад:

— «Светя фонариком системы «Ленинград», не­опознанный гражданин передвигался по катакомбам. Я скрытно последовал за ним, исходя из предполо­жения, что данный гражданин не является граждани­ном Укрополя, поскольку таковые не интересуются катакомбами, считая их обыденным явлением повсе­дневности».

— Ни фига не поймешь, но круто, — заметил Бо­инг. — А по-человечески нельзя было написать?

— Нельзя, это ж документ! — отрезал Петька. — Тебе я бы сказал: «Слышь, Боинг! Нашим-то, укропольским, катакомбы до лампочки, стало быть, му­жик приезжий». А в документе так нельзя. Ты же со мной разговариваешь по-одному, с училками — по-другому, а в документе надо по-третьему.

— Не знаю, — сказал Боши , — я со всеми одина­ково говорю. Ну, разве со взрослыми поменьше руга­юсь, а то еще по шее дадут.

— Нецензурная брань в общественных местах приравнивается к мелкому хулиганству, — ввернул Слава. — Вот у меня был случай...

Но восьмиклассники так и не узнали, о чем хотел рассказать Слава, потому что вошел Самосвалов — потный, горячий, в новой фуражке и пыльных полу­ботинках. Маша поняла, что начальник Укрополь­ской милиции опять бродил по оврагам, разыскивая выходы из катакомб.

— Написали? Молодцы. — Он собрал у восьми­классников листочки и пошел в свой кабинет.

— А мы? — заикнулся Петька.

— Свободны, — не останавливаясь, бросил Само­свалов.

— Товарищ капитан! — побежал за ним Петька. — Я там развил свою мысль о минировании оврагов.

Самосвал обернулся и подмигнул ему.

— А неплохая мысль! Лети, соловей.

Маша не поняла, что хотел сказать Самосвал. У на­чальника Укропольской милиции не было чувства юмора. Назвать Петьку Соловьева соловьем и под­мигнуть — это для него удачная шутка. Выходит, что про минирование оврагов он говорил не шутя. Но этого не могло быть!

Выйдя из милиции, Петька гордо сказал:

— Так-то! Идеи Петра Соловьева претворяются в жизнь.

— Если целый день трепаться, то можно и что-нибудь умное нечаянно сбрехать, — заметил Боинг.

— Ну, сбреши, сбреши! — покраснел Петька.

— Язык мозолить неохота, — отказался Боинг и посмотрел на часы. — Шестой урок уже кончился, а час не прошел. Пошли пожрем, Соловей. Ты угощаешь.

После схватки на колах Боинг стал относиться к Петьке терпимее. Он привык, что одноклассники его боятся, а Петька вчера хоть и убегал, но огрызался и не просил пощады.

Маша опять думала о ведомой, но уже не с завистью, а с жалостью: сидит одна в подвале, трусит... Или не трусит, а ждет, что появится Белый Реалист. В него верили все укропольские девчонки, даже те, кто говорил, что никакого Белого Реалиста нет. Гово­рить-то говорили, но расспрашивали тех, кто ходил в подвал, и было ясно — им тоже хочется, но боязно.

За пять минут до назначенного времени они по­дошли к черному ходу. Поход в катакомбы настраи­вал на серьезный лад. Маша уселась на крыльцо и проверила только что купленное снаряжение: лес­ку — три катушки по километру, новую свечку, зажи­галку, цветные мелки, чтобы чертить стрелки. Петь­ка вполголоса рассказал Боингу о пропавшем фона­рике «Ленинград», и второгодник согласился, что да, раз фонарик пропал, стало быть, его свистнули. Все прислушивались, ожидая, что вот-вот щелкнет засов и Наташка распахнет им дверь.

Пять минут прошло.

И еще пять минут прошло.

И еще десять.

Для аккуратной Наташки это было невероятное опоздание, тем более что от пол вала до черного хода всего десяток ступенек.

— Охраннику попалась, — предположила Маша.

— Тогда бы она сюда пришла, — со знанием дела ответил Боинг. — Охранник, он что? Запишет фами­лию и выставит из школы.

— А к родителям не отведет?

— Не, он же школу не может оставить. Забоялась твоя дружбанка. Сидит дома и трясется.

Маша покачала головой. Ведомая, конечно, трусиха, но аккуратная и обязательная трусиха.

— Надо спускаться в колодец, — решила Маша.

Глава XIII

В СТАРОМ КОЛОДЦЕ

О колодце в глубине школьного сада каждый укропольский первоклашка узнает первого сен­тября. Ему говорят:

— Здравствуйте, дети! Вы пришли учиться в свет­лые классы Укропольской средней школы, которая воспитала почетного гражданина нашего города ге­нерала Феклушина, пятерых капитанов дальнего плавания, троих банкиров и даже одного циркового дрессировщика львов.