Муха и влюбленный призрак - [22]

— От свидетелей избавлялся! — не утерпел Петька.

— Неизвестно, — возразила Маша. — Нас он, ско­рее всего, не видел. Но слышал, как МЫ споткну­лись, — «мы» она подчеркнула голосом, презритель­но глядя на Петьку, — и подобрал сандалию, вот эту, взрослую.

Самосвалов посмотрел на сандалию, удивился, но промолчал.

— Там на потолке стрелки, розовые. Можно пойти по ним и проверить, куда он ходил. Это все, а «терро­рист», «подвзорвать» — просто наши разговоры, — за­кончила Маша. — Да, и еще у него фонарик еле све­тил. Наверное, ходил долго, раз батарейка села.

Петька говорил втрое дольше, но ничего не доба­вил к Машиному рассказу. В основном он учил на­чальника милиции ловить преступников:

— Засады надо ставить в двух местах: здесь и там, где кончаются розовые стрелки. Признаюсь честно, я не уверен, что там склад взрывчатки. Может, это всего-навсего пустое место, до которого дошел пре­ступник, пока не сдохла батарейка. Но тогда он вер­нется и пойдет дальше...

— Я же просил: рассказывай только то, что видел сам! — стонал Самосвалов, размазывая по лицу пот и грязь. Петька кивал с понимающим видом.

— Ща. Я только закончу, что им попили мою мысль. Не исключено, что есть другой вход в катакомбы, о котором мы не знаем...

Когда Петька начал: «На нашем бы месте я бы...» — начальник Укропольской милиции заткнул ему рот ладонью. Наверное, испугался, что Петька займет его место.

— Теперь ты, — кивнул он Боингу.

— Ростом этот мужик повыше меня. Не крутой. Рубашка с коротким рукавом, цвет я не разглядел, и синие джинсы или просто штаны, — коротко ответил второгодник.

— А почему ты сказал «не крутой»? — спросил Самосвалов, удерживая двумя руками мычащего Петьку.

Боинг почесал в затылке и ответил:

— Крутой, он и есть крутой. Качок стриженый. А у этого бицепсы пожиже, волосы подлинней. Мужик как мужик.

Не отпуская Петьку, Самосвал достал из кармана фотокарточку:

— Этот?

Пока фотокарточка дошла до Укрополя, ее раз десять перегоняли по факсу и размножали. То, что в конце концов получилось, напоминало лицо, кото­рое видно на луне в хорошую погоду.

— А получше нет? — спросил Боинг.

— Будет, когда его поймают. Ладно, все свобод­ны, — объявил Самосвалов, но Петьку не выпустил. — Дома напишите все, что мне рассказывали, и завтра после школы занесите в милицию. Да, и если найдете мою фуражку, тоже занесите.

— А где вы ее потеряли? — спросила Маша.

— Где-то здесь. Специально не ищите, но если попадется...

Петька в самосваловских руках дергался и вращал глазами.

— Все, до завтра, — попрощался Самосвал, вы­пуская влюбленного.

Петька по-собачьи встряхнулся и замолол как ни в чем не бывало:

— Кстати, надо бы заминировать овраг. Разумеет­ся, сигнальными минами, чтобы не пострадало мир­ное население.

Начальник Укропольской милиции не слушал. Подобрав кайло Боинга, он вскарабкался к лазу. Примерился, тюкнул кайлом, и огромный пласт су­хой глины обрушился со склона, завалив дыру.

— Вот теперь все! — Самосвалов бросил кайло и по нетвердому осыпающемуся склону сошел-съехал на дно оврага.

— А еще у него фонарик «Ленинград»! — крикнул ему в спину Петька. — Там лампочка...

Самосвалов обернулся.

— Знаю, у меня такой был, давно. Их, наверное, уже не выпускают... Не забудь про это написать.

И ушел. Восьмиклассники смотрели ему вслед.

Некоторые считали Самосвала бездельником, по­тому что в Укрополе не было ни серьезных краж, ни драк с поножовщиной. Начальник милиции валялся на пляже, играя в «дурачка» с приезжими курортни­ками, или в кафе болтал с официантками. Другие говорили, что если бы дядя Витя не приглядывал за курортниками и не узнавал у официанток городские сплетни, то в Укрополе и начались бы кражи и кровавые драки.

Маша отлично знала, что Самосвал не бездель­ник. Это и пугало. Он же не поленится зайти к ней домой и все рассказать Деду. Тогда — прощай, клад Бобрищева! Еще, чего доброю. Дед надумает провожать ее в школу и встречать из школы.

— Соловей, что ты там дребезжал про фонарик — спросил Боинг. — Опять языком трепал?! Я и то не видал, какой у него фонарик, а ты разглядел. Или у тебя и зрение абсолютное? Тебя в художественную школу не записывали?

— Вали отсюда! — обиделся Петька.

— Это кто «вали»?! Ща сам полетишь и чирикнуть не успеешь!

Маше пришлось влезть между мальчишками:

— Не устали еще?

— А чего он... — хором начали Петька и Боинг. Пришлось успокаивать их, как маленьких:

— Тихо, тихо! Сейчас разберемся! Петька, ты про какой фонарик говорил?

— «Ленинград». Помнишь, у меня такой в лодоч­ном сарае валяется? Там лампочка повернута наобо­рот.

Маша вспомнила. У всех фонариков лампочка вворачивается, как обычно. Кажется, что другого способа нет. А в старом Петькином фонарике лампочка перевернута: стеклянная колбочка светит назад, а впереди цоколь на двух ножках. Когда такой фона­рик направлен тебе в глаза, тени цоколя и ножек сразу видны. Чтобы объяснить это Боингу, пришлось нарисовать прутиком в пыли устройство фонарика. Кажется, второгодник не особенно понял, что к чему, но поверил Маше на слово: «Ленинград» легко узнать издали, по свету.

— То-то! Самосвал сразу въехал, а ты — «Опять языком треплешь, Соловей»! — передразнил Боинга Петька и со щедростью победителя предложил: — Хочешь, подарю тебе этот фонарик? Только в него батарейка протекла. Ничего, отмоешь, стекло поме­няешь — оно пластмассовое, поцарапалось...