Муха и влюбленный призрак - [11]

Сейчас ясно, что один из таких тоннелей вел из подвала бобрищевского особняка к берегу моря, где разгружались шаланды с контрабандным грузом. Маша поспорила бы на мотороллер против жева­тельной резинки, что при жизни миллионщик нико­му не открыл свою тайну. А когда летел с обрыва, было уже поздно. Наверное, в катакомбах и сейчас лежат ящики с истлевшим турецким табаком и бочонки с ромом.

Евгень Евгеньич дошел до какого-то № 5. Что это такое? Далеко или близко?

И другое время Маша дождалась бы, когда исто­рика выпишут из больницы, напросилась бы с ним в

катакомбы. Мол, одному вам идти опасно, возьмите нас хотя бы у входа постоял, — Петьку, Боинга и меня. Но сейчас счет пошел на дни. Занятия в Акаде­мии разведки уже начались. Деда там ждут, и он все чаще спорит с мамой из-за переезда. В конце концов терпение у него лопнет, и Дед нажмет на маму, как умеет, по-разведчицки.

Нет, надо идти в катакомбы завтра же. Парты из подвала уберут (все-таки подозрительный этот пожарный!). Спичка Боинга уже не торчит в щели, раз Евгень Евгеньич отодвигал камень. Но стоит поводить у стены пламенем свечи, поймать сквознячок — и вход в катакомбы будет найден. Вот удивятся мальчишки!

Пришел Петька и, не заглянув к Маше, уселся с Дедом в саду. В открытое окно доносились их мужские разговоры:

— Николай Георгич, а «ПБ»?

— Устаревшая конструкция. Выстрел глушится, а лязг затвора слышен на пятьдесят метров.

— А «глок»?

— Ничего не могу сказать. Я, как и ты, видел его только в «Крепком орешке-2» у Брюса Уиллиса.

— А«МСП»?

— Вот он абсолютно бесшумный. Но конструктивно пистолетик никакой, вроде охотничьей двустволки.

Петька относился к Деду трепетно. Уговаривал но носить форму. Раз он генерал, считал Петька, то должен стоять с головы до ног в орденах и командо­вать уходящими за горизонт шеренгами бойцов.

К голосам в саду прибавился еще один — уверен­ный, басистый. Маша расслышала громкое: «Хозяе­ва, можно к вам?» Потом незнакомец зарокотал, как прибой: «Ш-шу-р-ры, ш-шу-р-ры». Дед отвечал ко­ротко, чаще всего «да», «да», потом сказал:

— Петр, иди к Маше, мы с тобой еще успеем по­говорить.

Маша для скорости вылезла в окно. Ее-то Дед не отсылал. Да и Петька будет с ней, и получится, что приказ он выполнил: пошел к Маше.

Рядом с Дедом сидел человек в белой рубашке с черными погонами торгового моряка. Он тоже поло­жил ноги на стол и дымил как паровоз, только не си­гарой, а трубкой. Дед поглядывал на него и улыбался.

— Пускай остаются, я не против детей. — Моряк выпустил бублик дыма. — Ваши?

— Частично, — ответил Дед.

— Ну что же, — сказал моряк. — Эта якорная сто­янка как раз для меня. Я поживу здесь немного. Че­ловек я простой: ром, свиная грудинка, яичница — вот и все, что мне нужно. Да вон тот мыс, с которого видны корабли, проходящие по морю...

Маша с Петькой переглянулись: ничего себе! Ром ему с грудинкой! Моряк хитро улыбался.

— Отличная память, — заметил Дед и подмигнул Маше и Петьке. — Это же «Остров сокровищ»!

— Я вспомнил! Самое начало, когда появился Билли Боне! — обрадовался Петька. — Дядь, а вы так всю книжку и шпарите наизусть?

— От корки до корки, «племянник», — подтвердил моряк. — Из-за «Острова сокровищ» я и в море пошел. А было мне пятнадцать лет, ног как тебе.

Петька порозовел от удовольствия. Ему было тринадцать.

— Так мы договорились? — встал моряк и закон­чил фразой из книжки: — «Эй, браток! — крикнул он человеку с тачкой, — подгребай-ка сюда и помоги мне втащить сундук!»

Дед улыбался.

— Договорились, зовите вашего человека с тач­кой. Где вы его оставили?

— На бензоколонке, ему надо шину подкачать.

— Не боитесь, что уедет с вещами? Моряк показал ключи.

— Принцип ограниченного доверия. У него мои чемоданы, у меня его ключи от машины... Кстати, где тут у вас питают? Раз в месяц даже удаву надо поесть.

— А это откуда? — спросил Петька. Изречение про удава тоже было похоже на цитату из книжки.

— Из личного опыта.

— Напротив бензоколонки есть кафе. Странно, что вы не заметили, — сказал Дед.

— Заметил. Только мне надоели провинциальные кафе. Хочется музыки, и чтобы официантка в белом кокошнике принесла полный обед, а не пепси с ват­рушкой.

— Тогда идите в ресторан на улицу генерала Феклушина.

— Спасибо. Я не прощаюсь, — кивнул моряк и зашагал к садовой калитке, широко и твердо ставя ноги.

— Классная походочка. Моряцкая! — Петька втя­нул слюни.

Маша не знала, что и сказать.

— Дед, ты ему комнату сдал?

— Сараюху.

Сараюхой называли летний домик без фундамен­та. Прежние хозяева построили его, чтобы сдавать курортникам. А мама никогда не сдавала. Она не лю­била впускать в свою жизнь посторонних людей.

— Зачем, Дед?! — простонала Маша. — Мама очень расстроится!

— Не расстроится. Это не просто курортник, а покупатель на дом. Поживет, присмотрится, а как соберемся уезжать, купит. — Дед заглянул Маше в лицо и добавил: — Да не огорчайся так, Муха! Я уговорил шифровалыцицу из штаба военно-морских сил США, а уж с мамой как-нибудь полажу.

Маша убежала в свою комнату. Шифровалыцицу он уговорил! Небось психотехникой своей. И на ма­му посмотрит, как в тот раз на Иванова: «Вы ведь не хотели обидеть пианиста?» А из Иванова — «пш-ш», — как будто воздух вышел. Сломался Иванов, нахал и упрямец. И мама сломается. Маша не хотела, чтобы Дед управлял ею, как марионеткой!