Мудрость толпы - [7]

В их энтузиазме тоже нельзя было усомниться. По ночам огни костров растягивались на мили; люди сидели, натянув на себя влажные от росы одеяла в качестве защиты от осенних холодов, и с горящими глазами говорили, говорили без конца о своих окутанных дымом мечтах и желаниях. О перемене. О Великой Перемене, которая наконец пришла.

Вик не имела понятия, насколько далеко простиралась теперь их пропитанная дождем колонна. Не имела понятия, много ли в ней ломателей и сжигателей. Мили и мили дороги были заполонены мужчинами, женщинами и детьми, тащившимися по грязи к Адуе. К светлому будущему. У Вик, разумеется, были сомнения, однако… Столько надежды! Целый потоп. Как бы сурово ни обошлась с тобой жизнь, такому напору нельзя было не поддаться. Или, возможно, жизнь просто обошлась с ней не настолько сурово, как она любила представлять.

Лагеря научили Вик всегда держаться с победителями. С тех пор это стало ее основным жизненным правилом. Однако ни в лагерях, ни во все последующие годы у нее никогда не возникало сомнений относительно того, кто эти победители. Те, кто стоит у власти: инквизиция, Закрытый совет, архилектор. Сейчас, глядя на эту необузданную человеческую стихию, задавшуюся целью изменить мир, она уже не была так уверена, чья сторона победит. Она не была уверена даже, где кончается одна сторона и начинается другая. Если бы Лео дан Брок побил Орсо, у них был бы новый король, новые лица в Закрытом совете, новые зады в больших креслах, но в целом все осталось бы по-прежнему. Но если Орсо побьет вот эта компания – что дальше? Все, в чем она прежде не сомневалась, рассыпалось в прах. Теперь она сомневалась даже в том, что у нее вообще останется хоть что-то несомненное, а не одни лишь дурацкие догадки.

В Старикланде, во время восстания, Вик довелось присутствовать при землетрясении. Земля под ногами задрожала, книги попадали с полок, с соседнего дома на мостовую свалилась дымовая труба. Это продолжалось недолго, но достаточно, чтобы она успела испытать ужас понимания, что все, на что она рассчитывала как на нечто прочное, надежное, может в одно мгновение рассыпаться, как карточный домик.

И вот сейчас у нее снова было это же чувство. Только сейчас она знала, что землетрясение еще только началось. Как долго мир будет содрогаться? И останется ли от него хоть что-то, когда все закончится?

– Я вижу, вы все еще с нами, сестра Виктарина.

Пайк прищелкнул языком, понукая лошадь спуститься вниз, к голове расхристанной колонны. У Вик было сильное желание остаться. Однако она последовала за ним.

– Да, все еще с вами.

– Значит ли это, что вы готовы присоединиться к нашему делу?

Одна сторона ее существа, исполненная надежды, хотела верить, что это может стать исполнением мечты Сибальта о лучшей жизни, и отчаянно желала увидеть ее воплощение. Другая, боязливая сторона чуяла близкую кровь и подбивала ее этой же ночью все бросить и бежать в Дальние Территории. И была еще расчетливая сторона, по мнению которой совладать с обезумевшей лошадью можно, только оставаясь в седле, а изо всех сил держаться за повод, возможно, менее опасно, чем совсем его отпустить.

Вик искоса посмотрела на Пайка. Собственно, она до сих пор не могла понять, в чем, собственно, их «дело» заключается. Собственно, ей казалось, что дело здесь было у каждого свое – у каждой из этих крошечных точек, составляющих собой Народную Армию. Но сейчас было не время говорить правду. (Да и наступит ли оно когда-нибудь, это время?)

– Было бы глупостью утверждать, что я нисколько не убеждена.

– И если бы вы сказали, что убеждены полностью, с моей стороны было бы глупостью вам поверить.

– Что ж, поскольку мы оба не глупцы… давайте скажем «может быть».

– О, мы все тут глупцы. Но я ничего не имею против старого доброго «может быть». – Лицо Пайка не выражало никаких признаков удовольствия или какого-либо другого чувства. – Крайностям никогда нельзя доверять.

…Вик сомневалась, что двое других лидеров Великой Перемены, ехавшие по травянистому склону в их направлении, с ним бы согласились.

– Брат Пайк! – прокричал Ризинау, радостно маша пухлой рукой. – Сестра Виктарина!

Ризинау беспокоил Вик. Бывший наставник Вальбека имел репутацию глубокого мыслителя, однако, на ее взгляд, он был из тех, кого идиоты почитают за гения: его идеи представляли собой сплошную путаницу с пустотой в середине. Он много распространялся о справедливом обществе, которое ждет их впереди, но был удивительно туманен относительно ведущих к нему путей. Его карманы вечно топырились от бумаг – теорий, манифестов, прокламаций. Набросков речей, которые он визгливо выкрикивал в возбужденную толпу на каждом привале. Вик не нравилось, что люди приветствуют его цветистые воззвания к разуму, потрясая оружием, одобрительно воя и выкрикивая гневные лозунги. По ее опыту, больше всего ущерба можно ждать от людей, действующих на основании высоких принципов.

Однако еще больше Вик беспокоила Судья. Эта женщина ходила в ржавой старой кирасе, увешанной бренчащими крадеными церемониальными цепями, поверх бального платья, усыпанного выщербленными осколками хрусталя. Впрочем, в седле она сидела по-мужски, а не по-дамски, так что оборки ее драной юбки задрались к бедрам. Она ехала, засунув босые, перепачканные грязью ноги в оббитые кавалерийские стремена – лицо словно составлено из ножей, костистые челюсти яростно стиснуты, черные глаза гневно прищурены. Ее обычно пылающий огнем рыжий хохол побурел от дождей и свисал сбоку, прилипнув к черепу. Судью принципы интересовали только как оправдание для творимого ею хаоса. Когда сжигатели захватили здание суда в Вальбеке, ее присяжные не оправдали ни одного человека – и единственным вынесенным ею приговором для каждого была смерть. Если глаза Ризинау были постоянно возведены к небу, чтобы не видеть разрушений, через которые он ступает, Судья, напротив, не отводила свирепого взгляда от земли, стремясь не упустить ничего, что можно было бы растоптать.