Мудрость толпы - [9]

– Мир может меняться, сестра Виктарина. – Пайк взглянул на нее, приподняв одну безволосую бровь. – Вот увидите.

Он прищелкнул языком и пустил лошадь в направлении раскрытых ворот.

Было что-то почти чересчур символичное в том, как Народная Армия входила в Адую, попирая ногами флаг прошлого, валяющийся в грязи.

Маленькие люди

– Они здесь! – Якиб был в таком волнении, что у него перехватывало горло, и голос звучал надтреснуто, срываясь на визг. – Ломатели! Здесь, черт подери!

Столько дней, столько недель, столько месяцев они ждали – и вот он стоял посреди маленькой гостиной их дома, дико озираясь, сжимая и разжимая кулаки и не зная, что делать дальше.

Петри не казалась взволнованной. Скорее встревоженной, даже недовольной. Парни предупреждали его не жениться на такой брюзге, но тогда он этого не видел. Он вечно на что-то надеялся. «Ты вечно на что-то надеешься», – говорили ему. А теперь вид у нее становился все брюзгливее с каждым днем… Однако сейчас был едва ли подходящий момент, чтобы беспокоиться об их неудачном браке.

– Здесь, черт подери!

Он схватил свою куртку, смахнув со стола памфлеты, рассыпавшиеся по всему полу. Не то чтобы он их читал. Он, в общем, и читать-то не умел. Но даже просто иметь их уже казалось неплохим шагом по направлению к свободе. Да и кому нужны памфлеты, когда ломатели явились в город во плоти?

Подойдя к камину, он потянулся за дедушкиным мечом, висевшим на крюке, и шепотом выругал Петри, заставившую его повесить его так высоко. Ему пришлось встать на цыпочки, чтобы достать эту треклятую штуковину, едва не уронив ее при этом себе на голову.

В нем шевельнулось чувство вины, когда он увидел ее лицо – пожалуй, даже не столько недовольное, сколько испуганное. Вот чего всегда было нужно этим ублюдкам – инквизиции и Закрытому совету. Чтобы все были напуганы. Он ухватил ее за плечо, потряс, пытаясь передать ей хоть немного своей надежды:

– Теперь цены на хлеб быстро упадут, вот увидишь. Хлеб будет для всех!

– Ты думаешь?

– Я знаю!

Она дотронулась кончиками пальцев до помятых ножен.

– Не бери его с собой. Если у тебя будет меч, тебе захочется пустить его в дело. А ты не умеешь.

– Еще как умею, – отрезал Якиб, хотя они оба знали, что это не так.

Он рванул оружие на себя, повернув не той стороной вверх, так что покрытый пятнами ржавчины клинок наполовину выскользнул из ножен прежде, чем он перехватил его и загнал обратно.

– Мужчина должен быть вооружен, хотя бы в день Великой Перемены! Если мечи будут у многих, их вообще не придется вынимать.

И, не дожидаясь, пока она озвучит новые сомнения, он выскочил наружу, с силой хлопнув за собой дверью.

Улицы снаружи были чистыми и светлыми – после недавнего дождя все блестело и сверкало как новенькое. Повсюду были люди, нечто среднее между бунтом и карнавалом. Кто-то бежал, кто-то вопил. Некоторые лица были ему знакомы, но большинство были чужаки. Какая-то женщина обхватила его за шею и поцеловала в щеку. Местная шлюха взгромоздилась на ограду, одной рукой придерживаясь за стену, а второй приподнимая платье, чтобы дать толпе взглянуть на свой товар. «Весь день за полцены!» – вопила она.

Он был готов драться. Идти на ряды роялистских копий, и пусть свобода и равенство послужат ему доспехом! Впрочем, Петри эта идея была не очень по вкусу, и, честно говоря, у него и у самого понемногу начинали возникать сомнения. Однако солдат ему попалось лишь несколько, и на их лицах были улыбки, а мундиры нараспашку, и они орали, прыгали и веселились не хуже любого другого.

Кто-то пел. Кто-то плакал. Кто-то танцевал прямо в луже, обдавая всех брызгами. Кто-то лежал в дверном проеме – наверное, пьяный… Потом Якиб увидел на его лице кровь. Может быть, ему нужна помощь? Но бегущие люди уже увлекли его за собой. Он сам не знал, зачем бежит с ними. Он не знал ничего.

На Балочную улицу, что широкой полосой прорезала фабричные районы Трех Ферм, выходя к центру города. Здесь он увидел вооруженных людей – начищенные доспехи, новенькие, сверкающие… Якиб замер на углу, с колотящимся во рту сердцем, спрятав меч за спиной – он решил, что встретился с королевской гвардией. Потом он заметил их бородатые лица, их размашистую походку, транспаранты в их руках с криво вышитыми разорванными цепями – и понял, что это и есть Народная Армия, марширующая к свободе.

Из дверей мануфактур валом валили рабочие, вливаясь в толпу, и он принялся проталкиваться сквозь них, хохоча и крича до хрипоты. Ему на пути попалась пушка! Пушка, черт подери! Ее катили улыбающиеся во весь рот красильщицы. Их руки были покрыты разноцветными пятнами. Люди пели, обнимались, плакали. Якиб больше не был башмачником – он был борцом за справедливость, гордым братом ломателей, участником величайшего события эпохи.

Он увидел во главе толпы женщину на белом коне, в солдатской кирасе. Судья! Точно, Судья. Разглядывая ее сквозь слезы на глазах, он даже не смел надеяться, что она окажется такой прекрасной, и яростной, и праведной. Это был чистый дух, идея, облекшаяся плотью. Богиня, ведущая людей навстречу их судьбе.

– Братья! Сестры! Вперед, к Агрионту! – И она показала вперед, на дорогу, ведущую к свободе. – Мне не терпится поприветствовать его гребаное августейшее величество!