Мудрость Салли - [9]

Епифания допивает бокал и посылает мне свой фирменный взгляд.

– Итак, дорогая Маша, расскажи-ка – ты все еще ходишь плавать?

Подруга знает о моих регулярных походах в бассейн, но даже она не в курсе об их истинных причинах.

– Ходила в среду, – широко улыбаюсь я, прекрасно зная, что выглядит это словно праздничный колпак на гробовщике.

– Ну, очень надеюсь, что вся эта история с плаваньем происходит ради какого-нибудь шикарного мужчины в плавках – Джеймса Бонда, который рассекает по дорожкам, как олимпиец, пока ты изящно позируешь на лежаке.

На этот раз я улыбаюсь искренне.

– Ага, в ноябре! На земле уже иней лежит!

Епифания идет по лезвию ножа, как заправский канатоходец. Судя по выражению лица, ей есть что добавить, но она сдерживается и молчит. Я знаю, что она хочет помочь, но не могу позволить. Хотя, даже если бы я позволила, что она может сделать?

В таком случае она предпочитает сменить тему.

– Ну, а я посвятила сегодняшний рабочий день дисциплине. Воспитывала персонал.

– Рассказывай! Только подожди, я повторю.

Когда вино на столе, Епифания приступает.

– Ты же понимаешь, если я расскажу, мне придется тебя убить.

– Разумеется. Так что давай, выкладывай. Кто что натворил – якобы?

– Кто-то из сотрудников столовой подмешал в кофе членов подкомитета по рационализации ресурсов Виагру. Якобы.

– Ну и молодец. Подозреваю, некоторые из них могут быть ему благодарны!

Епифания смеется.

– Слушай дальше. Глава подкомитета встал, чтобы произнести речь на совещании, и понял, что стоит не один. Он не знал, гордиться или краснеть!

Мы допиваем вино и утепляемся перед выходом на холодную улицу.

– Ой, кстати, забыла сказать. У Рони новый парень.

– Да ладно! Что за тип?

Рони – младшая сестра Епифании и ее полная противоположность.

– Понятия не имею, но скоро мы все узнаем. Он придет на ужин в следующую субботу. Как и ты.

8

Элис

Капающий кран отмерял время, отдаваясь в голове болезненным стуком. Они поспорили, и она вышла из себя. Свежеиспеченный шоколадный пирог на бело-голубой тарелке смотрел на нее с издевкой.

– Мне не нужен твой тупой, дерьмовый пирог!

Неужели Мэтти действительно так сказал? Ее Мэтти? Нет. Он выкрикнул это ей прямо в лицо, приблизившись вплотную. Она смогла разглядеть багровую пятнистую сыпь от утреннего бритья на подбородке и почувствовала мускусный запах подростка, его не мог скрыть никакой одеколон. Элис устало села и потерла ладонями виски. Он задержался, было уже темно, и она заволновалась. Это ведь нормально, да? Любая мать бы заволновалась. Но в глубине души она знала: ее страх становился все сильнее с каждым разом, как Мэтти уходил из дома. Она всегда боялась, что больше никогда его не увидит. Она поймала себя на том, что впала в состояние транса, металась между часами на стене и окном. Когда он вернулся домой, опоздав почти на час, ее голова была готова взорваться. Он зашел к Сэму, посмотреть его новую гитару. А не позвонил, потому что ему уже ТРИНАДЦАТЬ! Он не ребенок. У Сэма классная мама. Она отпускает Сэма в город одного и не смотрит каждый день в окно, дожидаясь его из школы, как какой-то психованный маньяк. И ему не нужен ее тупой, дерьмовый пирог!

Элис вытерла ладонью слезы. С этим она еще не сталкивалась. Мэтти всегда был милым послушным мальчиком, а теперь вдруг рядом оказался раздражительный, непредсказуемый подросток. Она даже больше не узнавала его голос. Он то рычал, то пищал, словно дуэт медведя гризли и морской свинки. А сегодня она его чуть не ударила. Но вместо этого ушла. В сад, к ограде, удерживающей буйство ежевичных кустов. Мэтти потопал наверх, в свою комнату, вымещая ярость в каждом шаге. Она видела из сада, как в окне спальни он снимает и швыряет на кровать форму. Было слишком холодно, чтобы долго оставаться снаружи, и теперь она вернулась на кухню к дерьмовому пирогу, раздумывая, что же делать дальше. Она – его мать. Она должна знать, что делать, и у него есть только она. Ни бабушек, ни дедушек, ни теть, ни дядь. Ни фей-крестных. Элис проверила лазанью в духовке. Та начала подгорать по краям, а начинка, пузырясь, потекла наружу. Наверное, от ее дерьмовой лазаньи он тоже откажется. Элис выключила духовку.

Вскоре дверь кухни отворилась, и внутрь проскользнул Мэтти в своих любимых старых трениках, робко улыбаясь. Он снова казался таким маленьким, похожим на ее мальчика. Она глубоко вздохнула.

– Мэтти, я беспокоилась. Сейчас так рано темнеет, а на улице всего два фонаря. Если бы ты позвонил и спросил, все было бы иначе. Для этого и нужен телефон. Но ты не позвонил, и я начала беспокоиться, что случилось что-то плохое. С тобой, – она немного помолчала и добавила: – Понимаешь?

Он кивнул, опустив взгляд.

– Прости, мам. Не хотел тебя тревожить.

В детстве он бы обнял ее, но сейчас слишком стеснялся. Он неловко погладил ее по руке – неуклюжий, любящий жест, после которого все вдруг стало хорошо. Элис потрепала его по волосам – он по-прежнему был ее мальчиком – и покачала головой с наигранным сожалением.

– Ну, боюсь, это придется просто выбросить, – она взяла тарелку с пирогом и направилась к мусорке.

– Нееет! – завопил Мэтти и проткнул пальцем шоколадную глазурь, а потом намазал ею кончик ее носа.