Мудрость Салли - [34]

Свет гаснет, по залу проносится нетерпеливый шепот и несколько нервных смешков. Начинает играть оркестр: пара неуверенных скрипок, кларнет, фортепьяно, ударные, треугольник и – прекрасно, невероятно, но несомненно – диджериду[7]. Если я начну хихикать уже сейчас, то к концу первого акта описаюсь от смеха, и потому я сжимаю ногтями свою руку, прикусываю губу и пялюсь перед собой. Пожалуй, насчет «любезности» я погорячилась. Нужно хотя бы удержать себя в руках. Загорается свет, на сцене появляется нечто вроде прихожей китайского ресторана. Сзади – деревянный экран с довольно странными пагодами и людьми в китайских шляпах с палочками в руках.

Две японки средних лет с очень сильно накрашенными раскосыми глазами и очень красными губами шаркают по сцене в шлепанцах на высоких деревянных платформах. На них – широкие кимоно из дешевой вульгарной ткани для занавесок и черные парики, напоминающие шапки из волос. Они выносят на сцену предметы декораций, в том числе дерево, куст и стул, расставляют их по местам, поворачиваются к публике и указывают на предметы обеими руками, словно ассистентки фокусника. Я все жду, когда они воскликнут: «Та-дам!». Режиссер, видимо, посчитал это удачным сценическим ходом для начала спектакля. На самом деле это выглядит, будто кто-то забыл поставить декорации до прихода зрителей и нашел выход в последнюю минуту.

Наконец сцена готова, и выходит мужской хор. На певцах яркие нейлоновые мантии, статического электричества с которых хватит на всю страну, шапки, как у смурфов, и сандалии на липучках. Они исполняют нечто вроде чечетки (только без башмаков) и немного поют, но я почти не решаюсь взглянуть на сцену, потому что еле сдерживаю хохот. Некоторые из артистов не могут петь и танцевать одновременно, так что выступление получается не слишком стройное. У Эдварда дела с самоконтролем обстоят немного лучше, но я вижу, как подрагивают уголки его рта и как побелели костяшки его пальцев, вцепившихся в кресло.

Когда песня и танец заканчиваются, публика аплодирует с чрезмерным энтузиазмом. В разделе, посвященном поведению в театре, Леди Т. пишет, что «неразборчивое хлопанье в ладоши не только раздражает, но и говорит о невежестве», но я подозреваю, что большинство зрителей из последних сил сдерживают истерический хохот и пользуются возможностью сбросить напряжение и перевести дух перед следующей сценой. Я молюсь, чтобы, ради блага Эдварда – и моего, потому что моя любезность висит на волоске, – его друг в роли Ко-Ко оказался лучше предыдущих выступлений. Появление на сцене хора школьниц отнюдь не способствует моему самообладанию. Возраст этих школьниц варьируется от постменопаузы до одной бедной старушки, которая, похоже, уже при смерти. Ей осторожно помогают передвигаться по сцене две более прыткие участницы хора. На этих дамах тоже вульгарные кимоно из занавесок, волосяные шапки и шлепанцы на платформе (самая старая надела клетчатые тапочки). Одна из «девочек» накрасила губы чуть ярче остальных и надела кимоно с довольно вызывающим вырезом. При первой возможности она заигрывает с Элвисом, сидящим на первом ряду. Это та самая лучезарная сирена из магазина, и, судя по всему, они с Элвисом теперь пара.

29

– Уж извини, но, по-моему, у Юм-Юм слишком большая задница.

Мы пьем вино во внутреннем дворике театра во время антракта и обсуждаем увиденное. Эдвард явно наслаждается происходящим.

– Эдвард, ты немного несправедлив. У кимоно сзади есть нечто вроде турнюра.

– В ее случае дело скорее в трюме.

Я не могу удержаться от смеха. Постановка оказалась очень увлекательной по многим причинам: кустарные костюмы, созданные из обрезков шторной ткани отставной учительницей труда с фетишем на тему смурфов, чудесно странный оркестр и главное – новое увлечение Элвиса. Я посмотрела в программке имена участниц хора школьниц. Вариант лишь один. Она явно Китти Мюриэль Пичи.

– Ко-ко неплох. И весьма красив.

– Гмм…

Эдвард очень увлеченно вставляет в мундштук сигарету и слегка краснеет. Ко-ко действительно стал открытием. Он не только очень хорош собой, но и оказался талантливым и харизматичным актером. Он тащит эту постановку практически в одиночку (с небольшой помощью Китти). Эдвард зажигает сигарету и глубоко затягивается. Выпускает два идеальных колечка дыма и улыбается, и когда я заглядываю в его сияющие глаза, до меня наконец доходит. Эдвард влюблен.

Мне вдруг становится очень жарко, и глаза наполняются слезами – я пытаюсь сгладить неловкость, копаясь в сумочке. Мне хочется плакать от огромного облегчения, и вскоре я начинаю икать, пытаясь удержать эмоции под контролем. Я делаю глоток вина и обвиняю во всем сигаретный дым. Эдвард насмешливо смотрит на меня, но молчит.

Меня всегда беспокоило, что Габриэль мог стать причиной трещины в отношениях Руперта и Эдварда. Не единственной причиной побега Руперта, но катализатором, предопределившим ход событий. Эдвард обожал Габриэля, но Руперт не разделял его энтузиазма. Возможно, он ревновал. Даже после гибели Габриэля. После Руперта у Эдварда не было серьезных отношений, что добавляло еще одно чувство вины в мой внушительный список. Но в последнее время Эдвард стал более оживленным. Я думала, он просто пьет слишком много эспрессо, но, похоже, он окрылен влюбленностью, и я очень за него рада.