Мудрость - [22]

И один уже в засаде,

За кинжал схватившись, ждет.

Упадет седло с балкона,

Друг прошел, – не обессудь!

И кинжалом обнаженным

Оскорбленный тычет в грудь.

…Харачи высокогорный,

Хорошо здесь, лучше – нет.

Воздух чист, ручьи проворны

И целебен солнца свет.

Здесь, на спинах Арактау,

Пуповина Койсубу.

Там речушка протоптала

Средь камней свою тропу.

Там Хиндатль зеленый рядом,

Шелестят весной сады.

Все там есть, что людям надо:

Сыр, и масло, и плоды,

Пашни там – вблизи аула,

И, лаская взор людской,

Там сосна к скале прильнула,

Там – берез шатер сквозной.

Там бы радоваться впору,

Но, на горе и позор,

Не пшеницу, а раздоры

Люди сеют с давних пор.

Страшный, темный дьявол мести

Под людской забрался кров.

И во имя ложной чести

Друга друг убить готов.

Разорились, дом в забросе,

И семья не дорога.

А чего он хочет, спросишь:

«Смерти кровного врага!»

Все глаза пылают злобой.

Не к добру аул притих,

Редкий год проходит, чтобы

Не убили пятерых.

Сын еще лежит в утробе,

А отец уже убит.

Он растет в тоске и злобе,

«Кровь за кровь» – он отомстит.

Им мириться дико, странно.

Разве слыхано о том?

Как сочащаяся рана,

Месть сжигает их огнем.

Замурованы проходы,

Двери заперты в домах.

Что спросить мне у народа?

Для чего вам жить впотьмах?

Даже ссор не мог терпеть я,

Тех, которым грош цена.

Длятся целые столетья

Эти распри, как война.

Я советовал Халиду

Пожалеть своих детей

И, врагу простив обиду,

В мире жить на склоне дней.

Поглядите на убийцу, —

Где-то прячется Гулдач?

Стал людей он сторониться,

Оттого что был горяч.

Распри дедов похороним,

Дорогие земляки.

Злую память рвите с корнем,

Уничтожьте сорняки.

Мы ведь люди новой складки, —

Что нам распри раздувать?

Людям нечего повадки

У зверей перенимать.

Звери дикие хвостаты,

И слова мои просты:

Наших прадедов адаты —

Это прошлого хвосты.

Если каждую обиду

Раздувать опять начнем,

К новой жизни мы не выйдем,

А назад мы повернем.

Свету солнца не затмиться,

Нас, друзья, культура ждет.

Распрей дикие страницы

Ты развеешь, мой народ!

Чохто

Гостья приехала, – в дом не влезает.

Дети бегут врассыпную.

Конь удирает, узду разрывает,

Женщину эту завидев чудную.

Дети мои, вы гостям были рады,

Что ж вы в испуге бежите от гостьи?

Верный мой конь, отдохнуть тебе надо.

Что ж ты трясешь свои старые кости?

Гостья-красотка застыла в смущенье

В черном чохто – словно ящик почтовый.

Длинный платок – таково мое мненье —

Придал ей сходство с палаткой торговой.

Только когда проживет трое суток,

Гостью мы просим назвать свое имя.

Славный обычай, но мне не до шуток:

«Кто ты? Обрадуй словами своими!»

«Я Патимат из Анди, и дорога

Выпала мне до Хунзаха прямая.

Имя твое мне известно немного,

Вот почему в твою саклю пришла я».

«Кто, как не ты, мне ответит на это:

Шея твоя почему искривилась?

И почему ты, – прошу я ответа, —

Бледной, измученной к нам заявилась?»

«Шея согнулась? Как тяжко ей, бедной!

Груз ее давит, – ужасное дело!

Как не казаться измученной, бледной:

Видишь, какое чохто я надела».

«Как же ты по мосту шла без опаски?

Рухнуть он мог!.. Ты скажи мне

на милость:

Если ты к нам прикатила в коляске,

Как же в коляску чохто уместилось?

Ты не замерзла, равниной шагая?

Вместе с чохто не свалилась ты в речку?

Знаю, за мостом жарища такая,

Будто попала в горячую печку.

Вряд ли сама ты чохто надеваешь, —

Люди на помощь тебе прибегают.

Вряд ли и на ночь сама ты снимаешь:

Родичи, сорок числом, помогают.

В этом мешке тебе долго ль томиться?

Мы превратим его в парус для лодки.

Сшей себе лучше платочек из ситца,

Тонкая шаль – украшенье молодки».

«Против адата пойти не могу я,

Не опозорю аул я андийский,

Если надену одежду другую,

Будут терзать меня дальний и близкий».

«Есть у нас в каждом ауле адаты,

Все они дики, и все они плохи.

Вот, например, есть обычай проклятый:

Саблями люди сражаются в Чохе.

Водят иные вкруг поля барана

Или быка запрягут перед вспашкой,

Ранней зимой. Это глупо и странно.

Ну-ка, сама поразмысли, бедняжка!»

«Нет, никогда я адат не нарушу,

Это чохто никогда я не сброшу,

Я не хочу осквернять свою душу,

Буду таскать я привычную ношу.

Кто моему посочувствует горю?

Видно, в адате – огромная сила.

Как же аул я родной опозорю?

Буду носить я чохто, как носила!»

«Слушай, Пати: нет к былому возврата.

Видишь ты нового мира сиянье?

Освободи же себя от адата:

Наши законы – свобода и знанье».

Наставление

Бросай науку, горец, поскорей!

Не ровен час, вдруг прояснится разум.

О школе ты и помышлять не смей:

Еще очнешься и прозреешь разом!

Сумеешь имя написать свое —

Прости – прощай старинные привычки!

У грамотеев трудное житье,

Даются им – слыхал? – иные клички.

А что письма простого не прочтешь —

Есть Короглы у нас на этот случай.

Писать ответ?.. Кадил-Али на что ж?

Красиво пишет он. Куда уж лучше!

А если счет приходится вести, —

Зачем же четки?! Щелкай до десятка.

А коли счет побольше десяти,

Ты пальцы пустишь в ход, и – все

в порядке.

Нам о науке новой говорят.

Подите разберитесь – что за штука.

Видали мы обученных ребят.

Что доброго она дает, наука?

Арба не скрипнет, не проскачет конь…

Вон, погляди, автомобиль пронесся.

А что ведет его?.. Тягач? Огонь?

Не нравятся мне чертовы колеса!

На что, скажите, нам аэроплан?

Лишь беспокойство от него народу.

А лодка, что, спустившись в океан,

Грозит и кораблю и пароходу?!